– Потому что я много путешествовал… Жил в разных местах. Мой папа работал поваром в армии, и мы повсюду следовали за ним. Только теперь, когда он ушел в отставку, мы осели. А где побывала ты?

Хотя я раздосадована, приходится признать его правоту. Самое дальнее место, где я побывала, – это Кембридж, куда мои родители ездили на аукцион.

– Именно поэтому мне хочется уехать отсюда и постранствовать по свету, – говорю я.

– А я мечтаю в конце концов осесть здесь. Перемены не всегда бывают к лучшему. Иногда хорошо пустить где-нибудь корни, чтобы это место стало своим домом.

– Может быть. Но я пока что к этому не готова! И тебе бы не следовало, дряхлый старикашка! – Я со смехом убегаю от Чарли по песку.

Однажды мы обнаружили, что, хотя поступили в школу в один год, Чарли почти на год старше меня. Дело в том, что у меня день рождения в августе, а у него – в сентябре.

– Ах ты нахальная девчонка! – шамкает Чарли, как беззубый старик.

Он гонится за мной, и я мчусь по пляжу, а рядом вприпрыжку бежит Вильсон. Я всегда была очень быстрой, и немногие девочки в школе могут меня обогнать. Но я не надеюсь обогнать Чарли: он маленький, худой и несется, как гончая.

Я бегом добираюсь до конца пляжа, затем мы с Вильсоном сворачиваем на маленькую дорожку, ведущую к маяку. Она проходит через небольшую сосновую рощу. Когда мы выходим из-за деревьев, то оказываемся в нескольких футах от высокой стены из крошащихся кирпичей цвета меда и терракоты.

Я останавливаюсь, чтобы отдышаться, и позволяю Чарли догнать меня.

– А ты быстрая! – признает он, тяжело дыша.

– Спасибо, – отвечаю я. – По крайней мере, я умею делать хоть что-то лучше тебя!

– Ну, не дуйся, – просит Чарли извиняющимся тоном. – Я не хотел сказать ничего обидного. Просто я завидую тебе. Наверно, это хорошо – оставаться на одном месте больше года.

Я пожимаю плечами: мы с Чарли никогда не придем к соглашению в этом вопросе.

– Это все равно что иметь кудрявые волосы, – говорю я.

– Что?

– Кудрявые волосы. Если они у тебя кудрявые, ты их терпеть не можешь и хочешь, чтобы они были прямыми. А если у тебя прямые волосы, то всегда хочется завить их.

Чарли кивает, затем как-то странно смотрит на меня.

– Ты хочешь сказать, что всегда хочется недостижимого? – тихо спрашивает он, словно говоря с самим собой.

– Да, вот именно.

– О, я знаю, каково это.

Я бросаю взгляд на Чарли. Что он имеет в виду?

– Ты знаешь, где мы? – спрашиваю я, решив не обращать внимания на его странное поведение. Чарли часто бывает загадочным, и я не всегда понимаю, что он хочет сказать.

Чарли выходит из состояния задумчивости и озирается:

– Нет. Не думаю, что когда-нибудь бывал здесь.

– Мы на границе поместья Сэндибридж-Холл. За этой стеной – парк. Дом можно увидеть только с конца пляжа, так как он стоит на холме.

Чарли смотрит на кирпичи, золотисто-желтые и красные, как ржавчина.

– Я слышал об этом Холле, но никогда не видел. Там кто-нибудь живет?

– Сейчас нет, – отвечаю я, приближаясь к стене. Я ставлю ногу в трещину между кирпичами и поднимаюсь, чтобы как следует посмотреть на дом. – Лезь сюда и посмотри сам.

Чарли тоже забирается на стену.

– О, какой большой дом! – восклицает он. – Это что, елизаветинский особняк? Смотри-ка, ров, как у замка.

– Почти угадал. Это тюдоровский особняк, – уточняю я. – Недавно мы здесь побывали: занимались очисткой дома. Правда, мы работали только в сторожке егеря, а в дом не заходили. Все антикварные вещи из особняка были сданы на хранение, когда владельцу пришлось выехать из него. Вероятно, он все еще пытается продать дом: его содержание обходится слишком дорого.