Целуй папу с мамой.

Дорогая моя женушка!

Сегодня выезжает в Петроград шт[абс]-кап[итан] моего полка Роман Карлович Островский. Ему нужно произвесть над собою серьезную операцию. Он будет у тебя. Помоги ему, устрой его в военный госпиталь, и так, чтобы им занялся профессор. Он тебе расскажет подробно и интересно о нашей жизни – боевой и бытовой. Лучшего рассказчика – и по знанию предмета и по искусству – тебе не найти. Бинокли получил и калоши (карты много раньше). Большое тебе, дорогая женка, спасибо за бинокли, мы теперь себя в этом отношении хорошо подкрепили. Больше пока не нужно. У нас есть и порядочный запас австрийских. Зима у нас все продолжается, хотя в воздухе тепло и на земле становится грязно, особенно на дорогах… Жители говорят, что зима еще продержится. Посмотрим, так ли это будет. Крепко вас целую, обнимаю и благословляю.

Дорогая Женюрка!

Я послал тебе четыре снимка, и хотя они не совсем удачны, но кое-что тебе из нашей жизни они все-таки расскажут. У нас сейчас моросит дождь и заставляет меня приходить с прогулки совершенно мокрым. Осип теперь у вас, и идет целая трескотня; днем едва ли тебе можно его выслушать, из-за атак малых, которые тоже имеют свои вопросы и свое суждение о вещах. У меня в полку все протекает благополучно, больных мало, и это меня очень радует. На войне приходится более бороться с болезнями, чем с пулями и снарядами противника… старый не умирающий закон войны. Твое письмо с рассказами папы до меня еще не дошло, и я все еще не теряю надежды его получить.

Целуй папу с мамой. Обнимаю, целую и благословляю вас.

Дорогая моя Женюрка!

Вчера получил три твоих письма и нарочно не прекратил доклада, а приказал временно отнести письма к кровати (у нее мой маленький столик), продолжая заниматься делом… а потом лег на кровать и… унесся к вам. Догадываюсь, что ты чувствуешь себя спокойнее прежнего, ложишься спать вовремя и вообще, моя славная детка ведет себя прекрасно. Картина, набросанная тобой о Генюше и Ейке (уезжающей в гостиную), ярка, и я вижу их как живых; нету ничего о Кириленке, вероятно, мой белый мальчишка в минуты твоего писанья суслился где-либо в углу и ускользнул от твоего наблюдения… Что Генюша хорошо занимается, это приятно; его рассеянность – вещь не страшная (говоря между нами с тобой), она: 1) признак способности и 2) является экономическим аппаратом, под покровом которого ребенок отдыхает от непрерывного напряжения… Откуда у него сразу всплыла такая музыкальность? Я уже начинал думать, что он будет слаб в этом отношении: тонировал он неточно, головных нот брать не умел и т. п., а теперь, поди же, сразу и заиграл, и запел. Вероятно, славную картину представляете вы – мать со старшим сыном, когда выполняете с ним дуэт, а еще забавнее, когда другая пара (младшие) под вашу музыку танцуют, и получается уже квартет…

Твое письмо к М-me Машуковой обошло, по-видимому, все дамские руки полка, и одна из дам пишет сюда своему мужу по поводу этого, замечая: «Письмо написано очень хорошо…» Этот отзыв должен тебе польстить, так как указанная дама является классной дамой Мар[иинско]й женской гимназии и в этих вещах толк понимает.

Посылаю тебе три карточки. Если они до тебя дойдут, то пусть Осип тебе изложит, кто на них изображен. Одна из них – где мы верхами – совсем плоха: не взято расстояние и на один снимок налеплен другой. Но ты с твоими глазами, конечно, все рассмотришь и даже двух моих лошадей – Орла и Галю. В той папахе, в которой я снялся, я хожу редко: она слишком шикарна и неглубоко сидит на голове; чаще я бываю в белой – более скромной и емкой; обыкновенно за… [без окончания]