Однако через пару дней подвернулся удобный случай. Среди учеников Пророка я вдруг увидел знакомое лицо: это незначительный человечек, мелкий купчик родом из Кариота. Пару раз мне случалось что-то покупать в его лавчонке, и я имел возможность с ним поговорить. Человек он неглупый и, несмотря на молодость, уже вполне пообтесанный. Внешность у него скорее отталкивающая: маленький, тщедушный, вечно подкашливающий, со скользкими, потными, вертлявыми ручками. Торговля у него шла плохо, впрочем, кто в Везефе в состоянии конкурировать с левитами, которые пускают в оборот золото Анании и его сыновей? Кредиторы отняли у него все. Я думал, что он куда-то пропал, а он между тем объявился около Пророка: ходит за Ним следом, внимает Ему, а когда народ начинает уж очень толкаться, наводит порядок с таким видом, будто он и есть самое доверенное лицо Учителя. Мне удалось залучить его в сторонку. Его мокрая ладонь юрко схватила пару сиклей, которые я ему сунул, – и он обещал устроить мне ночью встречу с Пророком.

Вчера он прибежал ко мне с известием, что Галилеянин будет ночевать в маленьком домике в Офеле, и если я приду перед второй стражей, то смогу с Ним побеседовать. Все это было малопривлекательно: Офел – место, где селится всякая шваль, и углубляться ночью в этот лабиринт вонючих мазанок далеко небезопасно. В то же время я понимал, что это единственная возможность поговорить с Учителем, не поднимая шума. В глубине души я негодовал, что я, один из самых уважаемых людей в Иудее, член Синедриона и Великого Совета фарисеев, вынужден тайком встречаться с Пророком амхаарцев. Но выбора не было. Меня неотступно преследовало лицо Руфи, становящееся с каждый днем все бледнее, ее черные брови, сведенные в гримасу боли.

Вечером, завернувшись в черную симлу, я вышел из дома. Почти полная луна освещала город тусклым светом, ее то и дело закрывали тучи, быстро несущиеся по небу; было очень ветрено. Меня сопровождали двое слуг, вооруженные мечами и палками. Мы спускались по лестнице в черное подземелье нижнего города. Над нами раскинулись арки водопровода. Оставив наверху богатый квартал, мы сходили в бездну – в мрачное скопище глиняных конур. Здесь живут распоследние бедняки, а во время Праздников тут останавливаются богомольцы, которые не могут себе позволить ничего более приличного. Сейчас Праздники уже кончились, и паломники разъехались, оставив после себя груды мусора и навозные кучи. Повсюду стоит отвратительная вонь, из черных дверных проемов несет смрадом и нищетой. Наши шаги гулко раздавались в тишине, прерываемой только храпением, которое слышалось из каждого угла.

Мы, наверное, так бы и не нашли дом этого Фегиэла, в котором находился Галилеянин, если бы на звук наших шагов из какой-то черной дыры не вынырнул мой Иуда. Он, по-видимому, поджидал нас.

– Сюда, равви, сюда, – говорил он. – Осторожно, здесь можно вывихнуть ногу.

Мы начали карабкаться по разваливающимся ступенькам, шли через какие-то гадкие закоулки мимо омерзительно загаженных стен. Тучи снова заслонили луну, ветер усилился и гулко завывал в тесных улочках. Я чувствовал, как, по мере погружения в самую сердцевину этих трущоб, во мне нарастает тревога. Я даже не представлял себе, что в Иерусалиме, почти у подножия Храма, существует подобное вместилище всяческой скверны. До сих пор я был знаком с Нижним городом только в пределах дороги, ведущей от Ксистуса до царских гробниц, Силоамской купальни и ворот Источника. Иуда уводил нас все дальше, ловко и проворно, как крыса, шныряя среди развалин. Он знает тут каждый закоулок. В темноте казалось, что дома и домишки громоздятся один над другим, напоминая силуэты людей, взбирающихся на гору по трупам товарищей. Нас то и дело обдавало тошнотворным запахом вони.