Поэтому Кати стала писать письма и тем людям, которых хотела за что-то поблагодарить. Их она писала от руки, что было весьма непривычно, ведь она не делала этого уже пару десятков лет, и поначалу ей пришлось заново привыкать к собственному почерку.
Такое письмо получил автомеханик, который сделал ей пятипроцентную скидку, потому что счел приятным клиентом. Первая лучшая-подружка-на-веки-вечные, которая дала ей почитать свой дневник – ей, и только ей. Соседка, которая всегда одалживала Кати свою газонокосилку, с тех пор как ее собственная задымилась и испустила дух. Тридцать писем, тридцать раз сердце уходило в пятки, тридцать раз всего хорошего.
Адресат тридцать первого письма не получил рукописных строчек.
Гудрун Люпенау жила в увитом плющом бунгало. Когда Кати нажала на потертую медную кнопку дверного звонка, никто не открыл.
Кати подождет. Час. Это одно из правил, которые она сама для себя установила. Второе заключалось в том, чтобы начинать зачитывать письмо сразу, как только перед ней появлялся адресат, чтобы не забыться во время разговора (как это случилось с напечатанным письмом Маркусу – мальчику, с которым она в первый раз поцеловалась, и с письмом от руки Франку, с которым она впервые поцеловалась по-настоящему).
Через сорок три минуты на подъездной дорожке припарковался желтый «Фиат 500», и оттуда вышла Гудрун Люпенау, даже в семьдесят два года не растерявшая ни капли присущей ей импозантности. Высокая, в бежевом кардигане, с седыми волосами и практичной стрижкой «паж». Когда сквозь стекла очков в красной оправе женщина заметила Кати, у нее радостно заблестели глаза.
– Боже мой, Кати! Что ты здесь делаешь? Как же я рада видеть тебя спустя столько лет! Кстати, а сколько их уже прошло? Ах, да неважно. Мне всегда так нравился твой смех, и ты так красиво улыбалась! – Она достала из кармана брюк ключ от дома. – Если бы я знала, что ты решишь сегодня навестить свою бывшую классную руководительницу, приехала бы пораньше. Я сейчас была у скамейки на берегу реки, знаешь, где она? Ее в прошлом году установил муниципалитет. Нужно просто пройти мимо старой фермы, ну, той, заброшенной, а там недалеко. Мне всегда казалось, что это отличное место, чтобы подумать и отдохнуть душой. – Гудрун открыла дверь. – А теперь рассказывай, что тебя ко мне привело. Хочешь пить? Ой, у меня же совсем ничего нет. Кроме кофе, он есть всегда!
Кати уже несколько десятилетий не слышала этот дружелюбный голос, который на каждом четко произнесенном слоге мог с легкостью переключиться на выговор. Но на первом же слове она занервничала так же, как в шесть лет, когда ее вызвали к доске решать перед всем классом пример по математике. Кати почувствовала себя деревом, у которого с годами прибавилось много колец, но сердцевина под ними всегда оставалась прежней.
Судорожными движениями она достала письмо из конверта и развернула вощеную бумагу для бутербродов. Затем дрожащим голосом начала читать:
Фрау Люпенау,
вы отняли у меня веру в себя, когда встал вопрос о рекомендации в среднюю школу. Перед четвертым классом я столько занималась, корпела над учебниками и улучшила оценки по всем предметам. Весь учебный год вы так часто меня хвалили, а в итоге не дали мне рекомендацию для зачисления в гимназию. Я просто не могла в это поверить. Проплакала целую неделю, не понимая, что сделала не так. И зачем вы все это время притворялись, чтобы в конце концов так со мной поступить?
Потому что вы мне очень нравились. Глядя на вас, я тогда даже захотела стать учительницей.
И это лишь усугубляет ваше предательство в моих глазах.