В 1932 году Набоковы переехали на другую берлинскую квартиру, спокойную и доступную им по цене, так как она принадлежала Анне Фейгиной, двоюродной сестре и близкой подруге Веры Евсеевны. В мае 1934 года у них родился сын Дмитрий. Власть Гитлера укреплялась, Вера Евсеевна как еврейка уже не могла работать, а Дмитрия нужно было обеспечивать всем необходимым. Поэтому у супругов были все основания искать немедленного заработка, а также долгосрочных перспектив в другой стране. Беспокоясь о будущем, Набоков сам перевел на английский роман «Отчаяние» и написал первый свой рассказ на французском, «Мадемуазель О». В январе 1936 года он отправился в Брюссель, Антверпен и затем в Париж, где должен был провести ряд литературных чтений как на русском, так и на французском языках, упрочив тем самым свои связи с французским литературным миром. Набоков быстро сдружился с Францом Элленсом, ведущим бельгийским писателем. В Париже он жил у Фондаминского и Зензинова и скоро оказался втянут – сильнее, чем ему того хотелось бы, – в высший свет эмигрантской литературы. Хотя на совместном литературном вечере с Ходасевичем Набоков добился сногсшибательного успеха, рассказ о том, как Бунин силком тянет его ужинать, отчетливо передает это неуютное чувство. Опять же, письма прежде всего посвящены впечатлениям от других писателей, а также энергичным и настойчивым, хотя и безуспешным, попыткам установить нужные деловые связи.

В конце 1936 года Гитлер назначил Сергея Таборицкого, одного из двух ультраправых террористов, убивших в 1922 году отца Набокова, заместителем руководителя службы по делам эмигрантов. Вера Евсеевна стала настаивать на том, чтобы муж сначала сам бежал из Германии, а потом перевез семью во Францию или в Англию. В конце января 1937 года Набоков окончательно покинул Третий рейх и, заехав в Брюссель для проведения литературного вечера, направился в Париж, где вновь остановился у Фондаминских. К столетию гибели Пушкина он написал статью по-французски и начал переводить на французский свои рассказы. Чтения на русском и на французском, как публичные, так и в частных домах, проходили с большим успехом, однако Набокову не удавалось получить французское удостоверение личности и тем более разрешение на работу. В конце января у него начался страстный роман с Ириной Гуаданини, поэтессой, зарабатывавшей стрижкой пуделей, с которой он познакомился в 1936 году. Измена так мучила Набокова, что вызвала у него почти невыносимое обострение хронического псориаза. Одновременно он пытался обеспечить переезд семьи во Францию, однако Веру Евсеевну беспокоили финансовая сторона вопроса и слишком беспечно-оптимистичное отношение мужа к перспективам на будущее; в результате она отказалась уезжать из Берлина. В конце февраля Набоков провел несколько выступлений в Лондоне. Его задачей было установить там контакты в литературных и общественных кругах – в надежде не только найти издателя (для своей краткой автобиографии, написанной по-английски, и сборника рассказов в переводе на этот язык), но и, возможно, получить преподавательскую должность. Несмотря на титанические усилия и возникшие в их результате прекрасные связи, он почти ничего не добился. Зацепки в Англии у Набоковых не оказалось.

Когда он вернулся в Париж в начале марта, его любовная связь с Ириной Гуаданини возобновилась. При этом переписка с женой становится все более напряженной – теперь он пытается уговорить ее уехать из Германии и присоединиться к нему на юге Франции: там можно остановиться у русских друзей. Он явно не хочет, чтобы Вера Евсеевна очутилась в Париже. Тем временем до нее уже дошли слухи о его романе, и она соглашается ехать куда угодно, только не во Францию: в Бельгию, в Италию, лучше всего – в Чехословакию, где можно будет показать Елене Ивановне внука. Наконец Вера Евсеевна призналась, что прослышала о его любви к другой женщине, Набоков все отрицал. Натянутость в их отношениях выразилась не только в обвинениях и отпирательстве, но и в том, что планы их воссоединения постоянно менялись, будто в шахматной игре. Как сформулировала это Стейси Шифф, в письмах 1937 года «голоса супругов звучат в томительном диссонансе»