То, что научный уровень образования стоял в прежних кадетских корпусах ниже, чем в военных гимназиях и училищах, мы считаем вопросом открытым. Теперешние программы полнее; но что же мешало расширить их прежде? А чтобы кадеты учились хуже, и хуже знали преподаваемое, этого никто доказать не может. Разве мы не знаем знаменитых профессоров, ученых инженеров, лучших артиллеристов, образованнейших офицеров Генерального штаба, воспитывавшихся в прежних корпусах? Правда, их остается немного; но этому виновато время, и если бы корпуса оставались без перерыва, то и нарекания на недостатки их научного направления не существовало бы.

Один из самых усердных вводителей гимназического направления, в минуту откровенности, высказался, что упразднение кадетских корпусов было, в отношении армии, одною из чувствительных ошибок. От него же мы услышали, что в основу необходимости устроить на развалинах корпусной системы гимназическую положена была мысль, что прежде надо образовать гражданина, а потом уже военного; что, не испытавши наклонности и призвания юноши, нельзя произвольно обрекать его быть военным, что всякому вступающему в годы зрелости надо предоставить свободный выбор карьеры.

Рассмотрим, вполне ли видны эти педагогически фразы в отношении заведений, о которых идет речь.

Бесчисленные примеры доказали, как много прежних кадет, сняв военный мундир, были потом известными и полезнейшими гражданскими деятелями. Еще более было примеров, что лица военного звания, из бывших кадет, с честью исполняли обязанности чиновников высших степеней, хотя и не имели специальной подготовки к тому делу, к которому были определяемы. Были и такие примеры, что кадеты, выпущенные в гарнизонные батальоны, были потом, да и до сих пор остаются, на видных гражданских местах. Причина этого в том, что данное им с детства направление и вся обстановка их жизни приучили их к порядку и точности, придали их характеру терпение и настойчивость.

Разберем другой довод.

Способности и наклонности мальчика, за редкими исключениями, формируются в том или другом направлении, зависимо от той среды, в которой он живет, и развиваются в том духе, который указан целью его воспитания. Отдайте сына в лицей – и из него выйдет юрист; определите в семинарию – он будет духовным; поместите в коммерческое училище – получите негоцианта. Конечно, случается и иначе, но это будут исключения.

Говорят еще, что развитой и гимназически образованный юноша может всему научиться, а тем более тем не хитрым вещам, которые требует от офицера строевая служба. В том-то и дело, что хитрым вещам он, пожалуй, научится, а простым – нет, потому что пренебрегает ими, и что эти простые вещи усваиваются не по книге, их на классной доске не начертишь, – подчинения и ответственности не нарисуешь, и усваиваются они не в один или два года, а с детства.

Предчувствуем, что на нас подымется вся клика тех, для кого одно слово в защиту прошлого служит сигналом к тревоге! Было время, когда довольно клеветали на прежнего кадета, и бедный кадет не защищался, потому что чувствовал себя под гнетом такой силы, бороться с которою было не по плечу. Дайте же ему возможность хоть теперь сказать слово в свою защиту.

Одним из любимых доказательств необходимости закрыть прежние корпуса – было обвинение их в том, что они допустили образоваться в их среде особому типу, известному под именем старый кадет. Вспомните, как глумились над ним новаторы, не понимая ни его происхождения, ни его безвредных особенностей.

При наружной оригинальности, старый кадет, в действительности, всегда был существом крайне добрым и честным. По лености или по малоспособности он дурно учился, чрез что делался старожилом своего класса. Не переводился он в следующий класс иногда и потому, что учителя, раз взглянув на него как на отсталого и неспособного, потом оставляли его в покое. Позволяя себе отступать от форменности вседневной одежды, он имел куртку пошире, сам вставлял себе клинья внизу панталон, шапку носил на затылке, заворачивал обшлага рукавов. Большею частью он был отличный фронтовик и, как обладающий особенною силою, – первый гимнастер в роте. В то же время он был ярый гонитель ябедника и льстеца, защитник обижаемых, ненавистник любимчиков, враг интригана. Старый кадет охотно принимал на себя вину товарища, а иногда целого класса, и сильно отплачивал тому, кто выдавал виновного. Он не любил ходить в отпуск; корпус был его домом, рота – его семьею. Первый басист в хоре песенников, первый игрок в лапту и городки, он страстно любил лагерь. Если он не особенно дурно вел себя, его обыкновенно выпускали в гарнизон, в противном случае в юнкера, года на три и на четыре. И то и другое он не считал наказанием, так как не претендовал на лучшее.