Мать, размахивая руками, выдвигала все новые и новые обвинения своим детям. Лиза глядела на нее и не понимала, что происходит, кто сидит в кресле. Человеком ее назвать сложно, а уж матерью тем более. Просто существо неизвестного происхождения. Лиза машинально достала из сумки сметану, и вдруг изо всех сил бросила о стенку. Изнутри вырвалось пламя, которое давно сжигало ее.

– Замолчи! Я сказала: замолчи! Ненавижу! Это ты – моральная уродка! Ты не мать, ты убийца!.. Ты убиваешь меня каждый день! Я ненавижу тебя! Я не хочу идти в этот дом, провались он пропадом вместе с тобой.

Лиза кричала, смахивая все, что попадалось под руку.

– Ты не хочешь умирать! Зато я не хочу больше жить, – она вскочила на табуретку, открыла настежь окно. – Мне все надоело! Мне надоело жить с тобой, вечно недовольной всем. Избавишься, наконец-то, от дочки-сволочи. Пусть за тобой чужие тетки ухаживают!

Лиза поставила ногу на подоконник. Голова горела, как раскаленные угли, в глазах сверкали точки – черные, белые, серебристые… Еще мгновение и… Но нога соскользнула с подоконника, и Лиза рухнула на пол.

Мать, застывшая в ужасе, не издала ни звука. В области солнечного сплетения появился болезненный незнакомый холод, который затягивал ее куда-то, и она потеряла сознание.

Маленькая иконка Девы Марии, висевшая в уголке, покачнулась. Глаза Святой Матери смотрели с печалью на события, развернувшиеся в маленькой кухоньке с самыми близкими на свете людьми. Мать – дочь, дочь – будущая мать! Какой она будет матерью? Что передают друг другу самые близкие по крови люди? Что? Любовь или ненависть? Что унаследуют дети детей? Любовь или ненависть? Внуки, правнуки, «потомки» – все участвуют в этой сцене. Сейчас и сегодня. Кто будет виноват в несчастьях, идущих по роду? Кто несет за все это ответственность? Мать! Мать, дарующая жизнь своему чаду. Мать, наделенная Творцом необыкновенной силой творчества. Мать, продолжавшая род человеческий. Ибо ей дана эта роль – рождение человека, и она обязана привести своих чад в лоно Творца, вернув Создателю свою работу без брака и поломок.

Степан вышел на прогулку, загруженный пакетиками с едой для бездомных собак. Это было у него одно из покаяний – кормление животных. Он замаливал свой грех по-своему. Отрабатывал свой груз, как мог.

– Жучка, Жучка…. Вот ты где, милая, забилась, не достать. Где твои-то, а? Хвались, давай, потомством.

Жучка вылезла из небольшой щели сарая, виляя хвостом и радостно повизгивая.

– Господи, какие же у вас, собак, глазища-то. Ну, на вот, ешь. Тебе сейчас надо сил набираться, кушать за пятерых.

Степана окружили четыре лохматеньких щенка. Жучка глотала куски хлеба, щедро намазанные печеночным паштетом и маслом, следя краем глаза за своими детенышами. Она все понимала и чувствовала каждого человека, проходившего мимо. К кому можно подойти поластиться, попросить кусочек, а к кому и близко приближаться нельзя – укусит.

– Ну, вот и ладненько, вот и хорошо. Сейчас молочка вам налью. Это необходимо для силы и здоровья. Мой Андрюха ох как любил молоко с краюхой хлеба. У него, наверное, тоже дети есть. Я ведь дед, небось. Пей, пей, миленькая ты моя Жученька.

Он лил молоко из бутылки в ржавую банку, а собака на лету ловила струю, радостно махая хвостом, как веером.

– Ну ладно, пошел я, дела у меня еще. Тут малец один письма Богу пишет. Может, еще написал, пойду узнаю, а ты, давай, иди, корми своих собачат. – Он погладил Жучку и медленно зашаркал в сторону почты. – «Ишь ты, весна уж совсем началась. На могилку к родителям надо уже сходить. А Серега так и не появлялся, а может, и появлялся.… Нет, я бы заметил. Тридцать пять лет ни слуху, ни духу. Может, уж и в живых нет. Повидаться бы, брат всё-таки».