Или, если тебе трудно читать по-итальянски, вот вольный перевод:

и дальше:

Вроде даже рифмы там же, и размер удалось сохранить… Действительно, в результате бунта и сам Фаларид не избег той же участи. Если углубиться в совсем уж древние времена, то же случилось и с Прокрустом. И что, научила участь Прокруста чему-нибудь Перилла и Фаларида? А их участь – кардинала Балю? А участь кардинала – еще кого-нибудь? Ручаюсь, такие изобретатели и те, кому нравятся такие изобретения, невеликие знатоки истории, никогда не переведутся. В том числе во Франции. В том числе для чего-то более смертоносного, чем клетка для узников. Взять хотя бы «шотландскую деву», которую сейчас никто не применяет, в рассуждении того, что это бесчестный способ для отрубания людских голов без взваливания на кого бы то ни было роли палача. Но – что-то меня на пророчества потянуло – пройдет еще лет триста, прогресс и гуманность восторжествуют, и среди парижских человеколюбивых господ найдется политик… Нет, даже не политик, а врач, который обоснует ее гуманность и введет в обиход. И, конечно, тоже испытает ее на себе. И даст ей свое имя. Вот уж способ прославиться, достойный Герострата! А если она будет изготовлена по заказу какого-нибудь короля, то и голова Его Величества будет в опасности. Не хотелось бы, конечно, чтобы это был французский король, в связи с тем, что, как показал опыт более чем столетней войны с англичанами, а через некоторое время опыт Лиги и опыт Перонна, для того, чтобы голова французского короля (в отличие от английского) действительно подверглась опасности, нужны еще бо́льшие общественные потрясения… Но, думаю, природа человека такова, что и это не остановит любителей изысканных изобретений…

И вот что важно. Все это относится не только к мастерам делать что-нибудь медное раскаленное или железное острое. Хитроумные планы, составленные в пренебрежении заповедями, тоже рано или поздно обращаются на их сочинителей. В это ради своего блага должен верить всякий верующий. Однако, хотя, быть может, это только кажется, в наш век предают очень часто, лишь бы это было выгодно.

Но я отвлеклась, а ведь время на письмо ограничено.

Я уверена, что ты и так не помышлял о каких-нибудь поступках, которые можно было бы расценить как предательство семьи, и продолжаешь делать все от тебя зависящее, чтобы оберегать Пьера, Луи, Анн и Гастона. Ни на миг я не думала, что моя предполагаемая гибель, будь она на костре или в пасти дракона, могла бы на тебя так повлиять, чтобы ты что-то стал замышлять против них. Не повлияет на твою преданность, конечно, и то, что две эти страшные опасности взаимно ослабили и отдалили друг друга, то есть дракон спас меня от костра, но не съел, и я жива. Да и жива я как-то так, что для тебя и внуков, можно считать, почти что и нет, ведь я абсолютно не представляю себе, как отсюда выбраться.

Бывает дверь без замков, а вот я оказалась в замке без дверей, точнее, без ворот и калиток. В помещениях замка двери есть, но ни дверей, ни, тем более, ворот нет в его наружных стенах. Сами стены сложены из огромных каменных блоков черно-зеленого цвета, очень гладких. И зачем-то – я еще не выясняла, зачем, из них торчат толстые стержни, на которые надеты шайбы и навинчены гайки соответствующего, я бы сказала, архитектурного размера. На вид – золотые, так что сразу хочется отвинтить, хотя это очень красиво – золотые блестящие граненые шлемы хитрой формы – так выглядят вместе шайба, гайка и конец стержня – все одинаковые, но как бы уменьшающиеся на уходящей вверх гладкой, почти как зеркало, темно-зеленой стене, и не хочется нарушать такую красоту. Гаечки на высоте верха стены кажутся маленькими, как на ювелирных украшениях. Я ожидала увидеть в стене отражение донжона, как в чудовищном зеркале, но оно рассыпалось на много кусочков. Оказалось, блоки хоть и гладкие, как стекло, но не совсем плоские, их обращенная во двор поверхность слегка выпуклая и чуть-чуть волнистая, отчего, во-первых, в каждом блоке свое уменьшенное отражение донжона, во-вторых, оно кривое и разорванное. Снизу что-то зеленое, это трава, сверху – голубое, это небо, они разделены неровной и прерывающейся темной полосой, это стены на противоположной стороне, а в середине – золотая клякса донжона, в каждом блоке имеющая свои очертания. Гармонию блоков и гаек это не нарушает, как будто стена – сама по себе, и она совершенна, а отражения в ней – нечто внешнее, а ведь на самом деле это не так. Впрочем, я недолго любовалась этой стеной, ведь, как бы она ни была великолепна, это, по сути, тюремная стена. Что касается желания отвинтить гайку, то я не была так глупа, чтобы попробовать. Во-первых, заранее ясно, что сил отвинтить не хватит, во-вторых, не у всех же на виду заниматься кражами и диверсиями, в-третьих, сомнительно, что от этого рухнет стена, в-четвертых, если рухнет, то мне на голову, а если думать не о разрушении стены, а о краже золота, то, в-пятых, это не может быть золото, по той причине, что столько золота не бывает, а если золото, то, в-шестых, мне такую гайку не утащить и в руках не удержать. Хорошо, если успею несолидно отпрыгнуть, чтобы она не переломала мне при падении ноги. Или, вернее, даже не переломала, а не размозжила в лепешку ступни вместе с костями. И там она и останется лежать. Сделав яму, вместе с моими ногами в ней, или без них, если увернусь. Уж как-нибудь я себе представляю, сколько весит золото. Такая гаища весила бы квинталов сорок-пятьдесят. Все равно что дракон наступит, да не просто, а с размаху. Так что, пожалуй, и железную опасно отвинчивать, хоть железо и легче золота. Так что не дракон с той оси спрыгнет, а бык, всем весом на одно копыто. Железное.