– Ох ты. Он не родственник капитана Беннетта?

– Его дядя. Потому и «дядя Гарри». Я его никогда не видел, он живет где-то в Кенте, кажется. Теперь он пенсионер, у него куча денег, и по какой-то причине он хочет тратить их на нас.

– Понятно. Ну что ж, пожалуй, я сяду за работу. Как пройти в кабинет мистера Данливи?

– Прямо за этой дверью.

Получив все номера «Пикчер Уикли» с сентября 1939 года, Руби принялась читать и делать для себя заметки, и занималась она этим весь остаток утра. В половине первого, когда ее желудок уже начинал ворчать, зазвонил телефон. Его звук так напугал ее, что она чуть не опрокинула чашку с чаем комнатной температуры, которую Питер принес ей несколько часов назад.

Звонил Кач из своего кабинета в конце коридора.

– Время ленча, – сообщил он. – Мы идем в заведение по соседству.

Она схватила шляпку и плащ и последовала за ним по лестнице на улицу и тут же вверх по ступеням справа от их двери.

– На Флит-стрит немало мест, где можно поесть, – заметил он, – но это мое любимое. «Старый колокол». Здесь выпивали каменщики, которые строили церкви по проектам Рена[3]. А теперь сюда наведываются такие старые борзописцы, как я.

«Старый колокол» имел точно такой вид, какой, по ее представлениям, должен был иметь лондонский паб: повсюду темное дерево, полированная медная отделка у стойки, балки на низком потолке, о которые неосмотрительный человек вполне мог разбить лоб, и неулыбчивый бармен, посмотревший на нее весьма подозрительно.

– Привет, Пит. Привел вот моего нового корреспондента перекусить. Руби Саттон. Приехала из Америки, будет работать у меня.

– Ну, тогда ладно, – сказал Пит, хмурясь уже не так сильно. – Что будете?

– Сандвичи с сыром и чатни и…

– Чатни кончилось.

– Тогда просто с сыром и для меня пинту горького. Вы что будете, Руби? Если не любите пиво, возьмите сидра. Или, может, у них шерри есть.

– Спасибо, я только сандвич, а чай в офисе выпью.

– Ну что ж, – сказал Кач, сев за столик и проглотив половину сандвича. – Я о вас почти ничего не знаю. Только то, что Майк Митчелл считает вас хорошим журналистом.

– Да и знать-то обо мне особо нечего. Выросла в Нью-Джерси. Там же и училась. После учебы переехала в Нью-Йорк. Мне повезло – получила работу в «Америкен».

У нее за время долгого плавания из Нью-Йорка было время, чтобы обдумать и отрепетировать этот ответ, поэтому теперь слова давались ей с благодатной легкостью. Она не сказала ему ни слова неправды – все до последнего слова было истиной. Просто она опустила кое-что.

– Майк Митчелл прислал несколько вырезок с вашими работами. Неплохо. Вполне зрелые для ваших лет. Не хочу показаться нахальным, но вам, предположительно, нет еще и двадцати пяти.

– Двадцать четыре.

– И сколько вы проработали в «Америкен»?

– Около полугода.

– Не очень много. Вероятно, Майк Митчелл очень верит в вас. Вы не знали – он собирался дать вам колонку?

– Он говорил об этом. Но только если ему понравится то, что я ему буду присылать. Он сказал, что его уже тошнит от обычных историй.

– И меня тоже. Поэтому я и не пишу обычных историй.

– Я буду стараться.

Он кивнул. На его губах заиграла едва заметная улыбка.

– А чем вы занимались, прежде чем стали работать в «Америкен»?

– Работала секретарем в страховой компании. Я начала работать там после учебы в секретарском колледже. Это не университет, – добавила она, чувствуя, что должна быть полностью откровенной хотя бы в этом вопросе. Она сказала это, и ей сразу же пришло в голову, что Майк Митчелл или кто-то другой из «Америкен» вполне мог сказать Качу, что у нее степень бакалавра, и Кач может решить, что недостаточное образование делает ее непригодной для работы в его журнале.