– А я уже.

– Да?

– Да! – морда Паши буквально расцветает вмиг. Будто что-то коварно-игривое выпустили на волю. – Лучший столик Петербурга. У меня блат. Бронь не нужна. Пойдем.

Он задает направление кивком головы и идет в сторону эркера. Но на полпути резко останавливается, я не успеваю затормозить и врезаюсь в его спину.

– Осторожнее, Маш, – говорит с участием, словно не планировал никакого коварства. Оно само, ага. – Возьми в ящике над плитой коньяк и рюмки.

Злобно щурюсь на его блестящие лукавством глаза, но иду за коньяком. Пригодится, если я хочу переиграть этого наглеца. Когда догоняю Пашу, наблюдаю странную и пугающую до тошноты картину.

Подвинув кресло, он открывает окно, забирается на подоконник и спрыгивает наружу! Мое несчастное сердце, не успевшее оправиться от измены жениха, ухает вниз, замирает и принимается выламывать ребра с особой жестокостью!

Тысячи мыслей успевают промелькнуть в моей голове. Основная тема – заголовки газет в стиле: “Обиженная невеста убивает случайного любовника”. Хочется по-детски обидеться на злобных журналистов, сочиняющих гадкие названия у меня в голове. Ну почему любовника-то вдруг?! Неужели просто посмотреть на красивое уже нельзя?!

Безумный хоровод мыслей останавливает рука, забирающая тарелку с бутербродами и кружку с чаем, с подоконника.

– Там крыша, что ли?! – кричу оглушенная биением сердца в ушах.

– Ну да, – выныривает с той стороны окна голова Паши. – А откуда столько разочарования в голосе?

– Ты нарушил мои планы по покорению желтой прессы, – чувствую, как, наконец, расслабляются, пропитанные адреналином мышцы.

– Что?

– Ничего. Это и есть твой лучший столик?

– Да. Иди ко мне.

Подхожу ближе и недоверчиво выглядываю. Тут и правда выход на просторную крышу. Паша протягивает мне руки приглашая.

Город, бывший просто волшебной картинкой в окне, оживает. Его голос становится громче и объемнее, когда я спрыгиваю на крышу. Паша пытается удержать меня в объятиях, но зачем мне он, когда здесь величественный Петербург как на ладони.

– Ты обманул меня со столиком. Это же карниз! – шепчу, опасно подходя к краю.

– Это детали. Зато как красиво…

– Красиво… – выдыхаю.

А глазами не могу никак насмотреться. Мне всегда его мало. Его блестящих крыш, золотых шпилей и шелковых лент каналов и рек. Я люблю его всем сердцем. И только этот, по-настоящему святой мужчина меня никогда не предаст.

– Я не понял. А коньяк где?

Звучит возмущенно за моей спиной, а я понимаю, что и сбежать-то мне толком некуда.

Где коньяк и остался ли он в живых, видит бог, я не знаю. Также, мне неизвестна судьба рюмок. Когда увидела, как этот дурак прыгает в окно, выронила все, что было в руках. А грохот сердца в ушах вытеснил все звуки, существующие в мире. Так что ни звона бьющегося стекла, ни грохота падающей бутылки я не услышала. И уж тем более не запомнила. Паша не услышал, видимо, потому, что был уже на крыше, окутанный шумом ветра и голосом города.

Медленно отхожу от края крыши на безопасное расстояние и оборачиваюсь к зеленоглазому наглецу. Красивый зараза. Особенно сейчас, когда показательно хмурится. Пальцами своими сухими и длинными вертит пачку сигарет. На указательном и среднем поблескивают колечки. Не простые гладкие ободки, а что-то крайне интересное. Из кожи и белого металла. Хочется рассмотреть поближе, но сейчас не до этого.

Нужно ему ответить. Словами через рот, ага. Но я все время отвлекаюсь. На острые черты лица, на челку упрямую, что лезет в глаза постоянно. Зачем только очки носит? Все равно ничего не видно.

Очки огромные. Кажутся не по размеру, но ему идет. Он весть такой… Небрежный. Поза, движения, даже ухмылка. Измятая льняная рубашка и брюки цвета топленого молока. И босые ступни на голой крыше.