Два десятка уцелевших пока, уставших и панически настроенных арабов бились уже вяло и вскоре стали сдаваться. Некоторые прыгали в море и там тонули после пары минут отчаянной борьбы со стихией.

В это время Пьер не собирался идти на абордаж своего противника. Он расстреливал пиратов непрерывным огнем в упор из мушкетов и даже пистолетов. Те едва отвечали, несли большие потери.

– Мессир, они уходят! – прокричал капитан.

Пьер и сам видел, что сопротивление пиратов ослабло и паруса ставят едва держащиеся на ногах матросы. Однако недавний пожар не давал им никаких шансов на успех.

– Капитан, ставь паруса, не дадим им уйти. Добыча уже в наших руках! Догнать их и расстрелять! Или дай сигнал к сдаче. Сдавшихся пощадим. Они нам еще пригодятся.

Не прошло и десяти минут, как арабы побросали оружие и подняли руки вверх. Выстрелы затихли, слышались только возбужденные голоса победителей.

– Неужели мы отбились, мессир? – сияя восторженными глазами, спросил Сарьет, подходя тяжелой походкой к Пьеру.

– Не просто отбились, капитан, а победили, да еще и отличные призы захватили!

– Даже не верится, мессир! Но вы ранены?

– Чепуха! Щепкой прорвало кожу на плече. Заживет, как на собаке! Как с потерями?

– Еще не знаю, мессир, но думаю, что не очень много. Скоро подсчитаем. А пока займусь призами.

– Работай, капитан, а я немного займусь собой – надо перевязаться.

Уже на закате все было готово к продолжению пути. Палубы очищены, мертвецы брошены в море, раненые перевязаны, пленные закованы в цепи и затолканы в трюмы. Было освобождено три десятка гребцов-христиан, и среди них Пьер неожиданно обнаружил четверых русских.

– Откуда вы, ребята? – спросил он ошалевших от неожиданной свободы изнеможденных гребцов.

– А ты никак нашенский? Сам-то откуда тут оказался? Вроде пан, а?

– Я из Новгорода, а вы-то откуда будете?

– Да из разных мест, пан, – ответил невысокий плотный детина с косматой головой и бородой. – Я с Галичины, слыхал небось?

– Не приходилось. Я пацаном еще из Новгорода от царя Ивана утек. А остальные?

– Из Путивля, из Рязани, а этот из курских. Соловей!

– Не ожидал русаков встретить тут, – сказал Пьер. – Теперь будете до своих пробираться. Вот обрадуете родных-то!

– Легко сказать, пан! А на какие шиши нам добираться?

– Ну, это дело поправимое, верно я говорю, Фома? Гляди, нашенские тут оказались! Я отвыкнуть уже успел от своих. – И, обращаясь к бывшим рабам, добавил: – Каждому дам по десять золотых, одежду, обувь и на дорогу харчи. А там сами кумекайте, как путь держать вам.

– Да благословит тебя Бог, пан! – отвечал все тот же мужик, явно самый словоохотливый из всей четверки.

– Отдыхайте, устраивайтесь, помойтесь и поешьте. А я занят.

– Спасибочки тебе, пан! Век помнить будем!

В жарком мареве исчезли желтоватые берега Сардинии. Еще с неделю пути, и Марсель раскроет свои объятия. Нетерпение будоражило Пьера, заставляя его нервно вышагивать по палубе, нетерпеливо поглядывать на север, где ждала его семья, столь дорогая и желанная.

– Господи, как же мне хочется ускорить ход судов, Фома, дорогой! – восклицал уже в который раз Пьер. Фома ухмылялся в усы, тоже стараясь хоть мысленно заглянуть в чужой дом, где его никто не ждал, но который так притягивал его. Он тоже горел нетерпением, но старался этого не показывать. Это ему было легко, так как Пьер был всецело погружен в свои мысли о скорой встрече с родными.

И когда марсовый возвестил, что слева по борту появились паруса, Пьер воспринял это спокойно. Мало ли ходит тут кораблей разных стран?

Однако прошел час, и марсовый уже тревожным голосом закричал: