Яростные атаки шаг за шагом теснили матросов, все чаще морским разбойникам приходилось переступать через очередного упавшего моряка, сраженного их клинками.

Дымящаяся кровь залила палубу, сапоги скользили, заставляя предательски открываться ударам вражеских сабель.

Йунус выдернул клинок из тела очередного противника, приготовившись к новому поединку, однако его никто не атаковал. Быстро оглядевшись по сторонам, он увидел, что бой практически закончен. От команды захваченного судна оставалось меньше половины. Его парни прижали побежденных к борту.

Спрыгнув с носовой надстройки на палубу, Морриганх заревел во всю глотку:

– Эй, вы, стоять! Мы победили!

Голос Рагир подействовал на всех отрезвляюще.

– Бросьте оружие, – обратился Ар-Рагир к эгерийским матросам.

Звякнули упавшие клинки.

– Вы хорошо сражались, а я уважаю храбрость. Поэтому останетесь живы.

Оружие аркебузы, пистолеты, сабли, алебарды и топоры, ножи и стилеты лежали грудой посреди палубы, а команда отдельно офицеры, отдельно – матросы, отдельно – пассажиры, была построена в три шеренги, как полагалось по неписанному кодексу Изумрудного моря.

Капитан, низенький смуглый толстяк с седеющей бородой, опираясь на свою шпагу, взирал исподлобья на Рагира, бессознательно копируя выражения лица мученика в руках язычников.

И когда Рагир, остановившись перед ним, с усмешкой протянул руку, тот, выругавшись вырвал шпагу из ножен и, ухватив клинок обеими руками, плашмя ударил им об колено, чтоб не досталась врагу. Однако не вышло клинок даже не согнулся.

Рагир громко рассмеялся.

– Это не так делается, – заметил он. – Дай сюда, идальго!

Эгериец, сгорая от стыда и гнева, отпустил клинок, дрожащими руками отцепил серебряные, украшенные гравировкой ножны и бросил их перед собой. Рагир их на лету подхватил, вставил шпагу до половины и без видимого усилия согнул ее кольцом перед лицом капитана. Треск лопающейся стали – и сломанная шпага блеснула в лучах заходящего солнца, покатившись по палубе.

– Вот так и надо, – улыбнулся пират.

– Спасибо, сеньор… – растерянно пробормотал эгериец.

Старший офицер «Сына Смерти» и правая рука знаменитого Рагира Морриганха, шел по улицам Давенхафена – столицы одной из двух колоний Фрисландской Ганзы в Изумрудном Море, уже полгода бывшей портом, где Рагир сбывал добычу, и где отдыхали его люди после рейдов.

С ним вежливо раскланивались солидные трактирщики в колпаках и жилетах, стоявшие на порогах чистеньких белых заведений под черепицей, а вежливые аккуратные девицы вежливо обращались к нему – не желает ли «баас Юстус» отдохнуть в их обществе – все чинно, как и в любом городишке самой Ганзы.

Но сейчас танисец шел не веселиться, а по некоему важному делу, суть которого была в холщевом свертке у него под мышкой.

Выйдя на окраину Давенхафена, Йунус приблизился к обширной усадьбе, откуда доносился грохот молота и несло дымом.

Подойдя, ударил висевшим кованым билом в хитро изогнутую бронзовую пластину у ворот, и она зазвенела, запела долгим звоном.

– Друг Йус, давно не видел! – громадный мужчина, в котором белые волосы изобличали потомка нордландцев, большой горбатый нос – арбонна, а покрытые старыми ожогами руки – кузнеца, заключил пирата в объятия. – По делам пришел или как? Лилиана, тащи выпивку, свинину…

Молодая мулатка, согнав с колен белоголового мальчишку лет трех, унеслась выполнять мужнину волю.

– Благодарю, – осушил поднесенный стакан вина пират. – Но я ведь по делу. Взгляни-ка, мастер, – он развернул холст и протянул Ларсу обломок капитанской шпаги. – Что ты насчет этого скажешь?