– Что смотришь, Гельяо? Не собираешься ли ты отправить его рыть удом канавы? – крикнул известный торговец и зубоскал Саминтос, рассмешив толпу. – Или задницей маис убирать?

– А что ещё с ним делать? – притворно удивился толстяк.

– Да по всякому может быть… Он молод и смазлив…

Вновь толпа захихикала.

– Сколько ты предложишь за него? – справился аукционист.

– Триста двадцать риэлей.

Цена была высокой, чтобы сразу отбить охочих торговаться. Тем не менее, чисто из вредности, Саминтос стал набавлять по пять риэлей. Бельяно, словно бык на красную тряпку, ринулся в бой.

Юный раб был продан после недолгих торгов, и его провели к столу, где совершались сделки.

Затем настал черед женщин. И среди выставленных на торг рабынь – мулаток и квартеронок – «домашнего воспитания и отменной услужливости» взгляд Домналла выделил испуганно сжавшуюся девушку лет двадцати. «Судя по виду – арбоннка» – подумал он.

Матовая кожа её лица светилась теплым блеском слоновой кости, густые волосы напоминали темное благородное дерево, тонко очерченные брови взлетали над лучистыми синими глазами.

Она была одета как темнокожая обитательница Бронзового берега, и складки красно-желтого платка, накинутого на плечи, оставляли открытой её прекрасную шею. Бледность лица и дикий испуг в глазах нисколько не умаляли красоты девушки. Домналл нахмурился – перед ним наверняка была жертва пиратов, или мерзавцев-людокрадов, работавших на танисских корасаров.

Но ничего не поделаешь – тут не принято спрашивать происхождение товара: были бы бумаги в порядке. А по бумагам она наверняка урожденная рабыня откуда-нибудь из Фарраккеша или даже арбоннских владений в Дальних Землях. Что говорить – если даже хойделльцев перестали продавать с молотка лишь десять лет назад, когда король Руперт ограничил долговую кабалу семью годами.

– Вон за ту симпатичную девчонку я дам девяносто риэлей, – заявил один из покупателей.

– Такой букет прелестей нельзя купить и за вдвое большую сумму, – возразил аукционист. – Вот сидит мэтр Ноллу, который заплатит за нее, по крайней мере, двести.

И он выжидательно остановился перед богато разодетым эгерийцем с явной примесью танисской крови.

– Как раз для тебя, дон Сериххо, – подмигнул ему торгаш. – Ты богат и давно вдовеешь. За удовольствие укротить эту дикую кошку пара сотен – это не такая большая цена!

Но тот лишь грустно покачал головой:

– У меня дома и так обитают три красотки, которых мне через день приходится разнимать! Они уже к вечеру выцарапают ей глаза и вырвут волосы – только зря потеряю золото.

Аукционист отошел от купца. Девушку потащили за ним.

Он сказал пару слов топтавшейся тут же надсмотрщице – здоровенной полуседой негритянке, и та сдернула с рабыни покрывало, обнажив её грудь. Бригитт зажмурилась, увидев нежное тело, более светлое, чем загорелое лицо несчастной. Огромные синие глаза рабыни страдальчески уставились в небо, моля Элла, чтоб это все поскорее закончилось.

Проходя мимо Бригитт, узница с такой мольбой глянула в глаза девушки, что той стало не по себе.

– Мы ее купим! – крикнула ок Л’лири.

Торгаш остановился и с сомнением поглядел на потенциальную покупательницу. Узнав же в ней адмиральскую дочь, сразу преисполнился самого нижайшего почтения. Однако в глазах его Домналл увидел страх. А вдруг и она, подобно Тонну Эггу решит безвозмездно забрать живой и дорогостоящий товар «в счет» каких-нибудь там податей? Конечно, он не особенно обеднеет. И все же…

– Мадемуазель, прошу вас, – прошептала, всхлипнув, рабыня на неплохом хойделльском. Я буду вам верно служить… я камеристка графини де Фейрак, нас с госпожой захватили неверные корсары… Я благородная дворянка хотя и бедная…