– А что такое? – спросила она безмятежно. (Безмятежность – это не равнодушие к судьбе знакомого, нет. Просто к ранам, к госпиталям Регина, генеральская жена, с виду очень благополучная женщина, внутренне психологически успела уже привыкнуть. Чего только не насмотрелась в Моздоке за время своей «супружеской командировки»!)

– Как я узнал, его ранили во время бандитского нападения на границе с Косовом. Он единственный, кто уцелел из их группы. Там еще была одна наша сотрудница – эксперт-криминалист, она погибла. Остальные иностранцы, работники миссии. Все пропали бесследно. А Олега обнаружила группа спасателей. Там, в Албании, его не стали оставлять, самолетом доставили в Москву. Это осенью еще было, в октябре. И с тех пор он в госпитале. Видно, что-то серьезное. А мы и не знали. Вот жизнь, а, Регин? Совсем с этой чертовой работой человеком перестаешь быть нормальным. Как робот, включили кнопку – и почесал, почесал. – Генерал Москалев поперхнулся глотком кофе. – Все, десять минут даю тебе и Данилке на сборы, машину вызываю, и едем в Москву, в госпиталь. По дороге надо в магазин заскочить, тут у нас рядом супермаркет крутейший открыли, там разносолы всякие, купим Олегу каких-нибудь фруктов, ягод – он всегда это любил. Представляешь, один раз в Приштине едем с ним на бэтээре, с нами два итальянца-кейфоровца, а сзади колонна идет. А район – говно, понимаешь? Из каждого окна – пулемет торчит, только-только бои албанцев с сербами затихли. Улица узкая, и грузовик ее перегородил – нарочно, что-то вроде засады. В колонне нашей все сплошь итальянцы, мать их, выскочили, руками машут! А тут, того гляди, свинцом польет из пулемета. Зависнешь на пять минут – все, каюк. Я, признаюсь, растерялся слегка. А Олег как гаркнет водителю бэтээра: направо поворачивай, а там домишко, забор – в общем, частное албанское владение. Водитель скумекал, и снесли мы тот забор к черту. Открыли путь колонне и прошли. Прошли без потерь, без задержки. Забор потом через пару недель хозяину итальянцы починили. Я к чему – умный он парень, Олег, инициативный. С такими, как он… Сейчас вот свидимся, узнаю, как у него дела с ранением, со здоровьем, и как поправится, может, возьму его к себе в аппарат, когда с назначением все утрясется. Как, мать, на это смотришь, а? Сработаемся мы с ним?

– Вы же друзья, – улыбнулась Регина. – Только знаешь, Данилу не стоит брать туда.

– Это почему еще? – Москалев нахмурился.

– Ну, все-таки это больница. А он ребенок.

– Свиненок, – Москалев хмыкнул, – не хотел этот вопрос заострять, Регин, но… Растет этакий самовлюбленный эгоист, генеральский сынок. Равнодушный ко всему на свете, кроме фильмов своих поганых. Я вот вечером ревизию устрою у него, чего он там смотрит втихаря. Выкину всю дрянь, все эти диски его, игры. Я сказал, выкину! Это теща, мать твоя, ему во всем потакала, и ты туда же: ах, Данилочка… ах, детка золотая-ненаглядная, да чего тебе, деточка, надобно… У меня этот номер не пройдет! Поняла? Сейчас надо всю эту дурь, весь этот эгоизм из него выбивать, пока он мал еще, глуп. Потом поздно будет.

– Ты не прав, Витя, он же еще ребенок, мальчик…

– Он поедет с нами в госпиталь навещать Олега. Тот его вот таким знал, от горшка два вершка. И он пусть посмотрит на человека, который свою кровь проливал за то, чтоб ему – такому золотому-ненаглядному – жилось хорошо, сладко. Пусть прочувствует: есть жизнь солдатская, есть долг, есть честь мужская. И как мужик не должен себя щадить, когда государство это от него требует.

– Витя, ты не в казарме, и спецназа тут нет, – тихо сказала Регина.