Однажды Денис сказал мне кое-что. Он сказал, что, если бы его родители были не его родители, а дети из двора или одноклассники, то он, скорее всего, не стал бы с ними дружить. Просто они неинтересные. Я видел, что ему неприятно говорить такое, но мы обещали делиться важными мыслями, и эта мысль даже сейчас мне кажется важной.

А я подумал тогда, что это мои родители отказались бы со мной дружить, будь у них выбор. Я не сказал про это Денису, нарушил обещание. Сам не знаю, почему.

Воспоминания – странная вещь. Если я думаю о каких-то прошедших событиях, то никогда не могу вспомнить в них себя. Из моих воспоминаний постоянно получается только какая-то киносцена, как будто я это видел в каком-нибудь фильме. Интересно, помнит ли нашу беседу мой друг?

Просто детская болтовня, но я ворочаюсь уже двадцать минут, пытаясь вспомнить свои чувства тридцатилетней давности.

Между попытками заснуть я слышал, как по коридору шаркает отец. Потом стук открывающейся двери. Он не очень хорошо спит, и, когда просыпается, выходит в сад, если не холодно. Мне захотелось пойти за ним и поговорить. Может быть, про то, о чем я думаю, или просто про погоду.

Я вышел в коридор. Чтобы найти свои кроссовки, включил в телефоне фонарик. И услышал мамин крик.

Она точно кричала от испуга, и я, не думая, заскочил в их с отцом спальню. И, конечно, напугал ее еще больше. Мама уже стояла возле окна, и теперь смотрела на меня так, как и должна была в такой ситуации. Пожилая женщина и ворвавшийся к ней чужак. Мы стояли и смотрели друга на друга с открытыми ртами. Мама первая сообразила, что делать, и стала звать папу на помощь.

Я поднял вверх руки, как полицейские в боевиках, когда они хотят, чтобы их пустили к заложникам, и так же, как эти полицейские, сказал:

– Не волнуйтесь, я пришел помочь! Я пришел помочь Вам, Елена.

Я давно заметил, что звук собственного имени часто успокаивающе действует на человека. Мама перестала кричать. Она еще раз внимательно меня оглядела и спросила:

– Вы из разведки?

– Да, это так. – сказал я. – Простите за беспокойство, но дело того требует.

Мама была серьезна. Она приблизилась, медленно кивнула, не отрывая от меня взгляд, и тихо сказала:

– Вы пришли, куда надо. Они тут. – она махнула рукой на окно. – Тут, в моем саду. Инопланетяне прячутся здесь.

С этой информацией я должен был что-то сделать.

– Вы сможете задержать их один, если у Вас есть оружие. – подсказала мама.

– Оружие есть. – подтвердил я.

Мама и не думала сомневаться. Она попятилась, пропуская меня к окну, и я понял, что без промедления обязан атаковать. Я дал маме знак, чтобы она вела себя тихо, сгруппировался и совершил уникальный по своей грациозности и ошеломительный в своей технической точности прыжок на подоконник, открыл окно так быстро, что инопланетяне не успели ничего сообразить, и я накрыл всю их шайку, сиганув с подоконника в кусты крапивы, которые должен был скосить еще на прошлой неделе.

Конечно, про крапиву я забыл, иначе так смело в нее запрыгнуть у меня бы не получилось. Поэтому я вскрикнул от неожиданности и противной боли.

– Бей их! – закричала мама, заслышав, что мне уже досталось.

Я поднялся, выпрямился – и вдруг увидел, где я. Я увидел сад, в котором всегда росли мамины цветы. Сад, в котором сестра выгуливала котенка. Маленькая живодерка, она цепляла ему поводок на хвост. Сад, в котором мы с мальчишками играли в прятки, и в пиратов, и в циркачей, потому что там можно было и прятаться, и исполнять трюки.

Сад, где я дрался с зелеными троллями, и побеждал, а потом пришла мама и спросила, почему я бью палкой кусты смородины. Я знаю, что за испорченную смородину она очень злилась, но когда я ответил, что вот-вот одолею короля троллей, она крикнула: «Вперед, мой герой!» И я начал колотить палкой по кустам еще сильнее. Когда я решил, что победил, она захлопала в ладоши.