И не считаю квартиру клеткой.
Она – одно из любимых мест
И снова… ночь, тишина, таблетка.
Под утро сдался, печальный сон
Накрыл меня каменным одеялом.
Где-то тревожно звонил телефон,
Где-то по трубам вода бежала.
Где-то… но там меня уже нет.
Я испарился до горных вершин.
А на улицах тихо гасили свет,
И двигались призраки первых машин.
«Был человек и нет человека…»
Был человек и нет человека,
Был бы псом и не стало бы пса.
Бог – Айболит, а душа – калека
И вера как аспирин "Упса".
Легче стало? Да нет, не стало.
Стало хуже? Да вроде, нет.
Вроде и целого мира мало,
А вроде бы не хватает котлет.
Жил, как хотел, значит правильно жил и
Не перегнул с перестройкою мира.
Изо всех сил не вытягивал жилы,
Не был занюханным псевдо-кумиром.
Спрятав себя за седьмую печать,
Думал о мире нелестные вещи
И в пустоту всё пытался кричать,
Только на горле сжимались клещи.
Всё остальное в неком разбросе,
Сил не хватает собрать этот “пазл”.
Думаю даже никто не попросит
Поведать об этом печальный рассказ.
Что ж, успокоюсь, не так и хотелось,
Камнем возлягу к фундаменту здания,
И презирая телесную смертность,
Выключу разум, включу подсознание.
«Ночная лира снова не пришла…»
Ночная лира снова не пришла
Я ждал всю ночь и ждать осточертело
И мысли, словно "Красная стрела"
Несутся прочь. У мысли нет предела.
Внутри противный, давящий комок,
Дыхание со свистом рвётся выйти.
Вода в стакане. Яростный глоток.
И сердце бьётся с небывалой прытью.
Я подошёл к окошку, закурил.
По улице шагал один прохожий.
Остановился вдруг, заговорил
Со мной. Я еле удержался. Боже!
На нём одежда в точности моя,
Манера разговора идентична!
Я понял: это безусловно Я.
Ну что ж, слетел с катушек – и отлично.
Но Я мне вдруг сказал, что Я – дурак.
Я с гордостью ответствовал молчаньем.
А Я, помедлив, отошёл во мрак,
Прочь зашагал, ссутулившись печально.
Я отвернулся. Лиры нет и нет —
Ещё денёк мне вычеркнуть придётся.
Тут засиял очередной рассвет,
С таким прекрасно-ненавистным солнцем.
Я не виню ни музу, ни себя.
Так вышло, видно фатум того хочет.
Мне двери "с добрым утром" проскрипят,
А я отвечу им "спокойной ночи".
«Ночь, запах портвейна…»
Ночь, запах портвейна,
И я в труселях семейных.
Завешены ламбрекены
На окнах в доме у Лены.
Лена и я не спим,
Лена мне чешет спину,
Ловит меня на крючок,
А где-то сверчит сверчок.
Слабо свечатся свечи,
Лена мне чешет плечи.
Мысли парят налегке,
У Лены дырка в пупке.
Я к ней навеки приставлен,
В доме забиты ставни.
Мы уже долго вместе,
Ей триста лет, мне двести.
И всё это время, увы,
Лена и я мертвы.
«Где нет любви, летают мотыльки…»
Где нет любви, летают мотыльки.
И воля отдана кровавым розгам.
А мне бы въехать, затупив клыки,
В профилакторий для болезней мозга.
Мы любим мниться неизвестно кем.
О, Боже, нет! Опять транквилизатор.
Да будь ты проклят и сгори совсем,
Взрастивший нас комфортный инкубатор!
Мел на лице заметен в темноте,
Гладь зеркала не льстит изображенью.
Но лишь, в святой увязнув простоте,
Мы не потерпим больше пораженья.
А кровь любви похожа на вино,
Я пил её, когда тебя не стало.
Но мне к тебе хотелось всё равно,
Ведь лишь тогда мне мира было мало.
Но нет тебя – я вою при луне.
И чувствую, что не дождусь рассвета.
Мы – просто сон. Мы навсегда во сне.
И мира нет, и нас с тобою нету.
«Дождь бесноватый скребётся в окошки…»
Дождь бесноватый скребётся в окошки,
От ветра спасения нет.
Мыслей безумные чёрные мошки
Стремятся пробраться на свет.
Пространство сжималось тоскливо и жутко —
Коварный Дамоклов меч.
А время сыграло со мной злую шутку
И начало медленней течь.
Так получилось, что выпали зубы —
Я стал не опасен судьбе.
Музыка липнет к словесному трупу,
Закончив по кругу бег.