– Для меня Грузия, это Родина моего мужа. Синее небо, высокие горы, бурные реки и открытые, добрые люди.

– Да ты же там не была никогда!

– Так Дато говорил. Он часто про свой Зугдиди рассказывал. Все думал, что поедем мы с ним на озеро Рица, которое неба голубее…

– Ну, все-все, нечего душу травить. Что ж поделаешь. Проклятая война!

– Проклятая… Да ведь она нас с ним и свела. В одном полку три года провоевали. Он летчиком, а я в метеослужбе. Сколько товари-щей за четыре года схоронили, уму не постижимо, а у нас за всю войну ни одного ранения. «Заговоренные», так про нас говорили. Победу в Берлине встретили. Молодые, здоровые. Живые… А через два дня… шальная пуля. И я – одна. На всю жизнь одна.

– Ну, это ты сама так захотела. Какие люди к тебе сватались! Один Иван Захарович чего стоил! Орел!

– После Дато мне все воробышками казались. Да и сейчас кажутся. Жаль, детей не нажили, не успели. Красивые бы у нас дети были…

– Ой, кстати, который час?

– Половина второго.

– Мне же за Юрочкой спешить надо. Из школы приведу, покормлю, а вечером на айкидо поведу. Бедные мои ноги!

– Счастливые твои ноги, есть за кем идти… Да, засиделась я у тебя. На минуточку зашла, называется. Поцелуй внука от меня. И будь аккуратней, на улице очень скользко.

Вышла от подруги. Надо дойти до магазина, купить хле-ба и кефира. К вечеру обещали мороз. Хорошо, гололеда не будет. Самое страшное для меня зимой – поскользнуться. Мне кажется, если упаду, разобьюсь вдребезги, как стекло.

До Универсама добралась благополучно, а вот на обратном пути, буквально за несколько шагов до дома, нога предательски уехала куда-то вбок, и я рухнула, уткнувшись носом в сугроб. Лежу, и думаю, оказывается, не такая уж я хрупкая. Позвоночник вроде цел, ноги шевелятся. Попыталась встать, оперлась рукой о снег и вскрикнула от пронзительной боли. Все ясно. Перелом. Дай, бог, без смещения. Как же подняться то?

– Что ты, баб Аня, расползалась тут? А еще меня вечно ругаешь, что пью. Ты на себя-то посмотри! – соседка Даша выпорхнула из подъезда, как всегда в боевой раскраске, коротенькой искусствен-ной шубке, высоких, знавшие лучшие времена сапогах и тоню-сеньких колготках.

– Сегодня мороз обещали, пойди, хоть рейтузы надень.

– Ты здесь что, как градусник валяешься? Встать то можешь, метеоролог хренов?

– Я руку, кажется, сломала…

– Ох, горе горькое, – она схватила меня подмышки и не без труда, но поставила на ноги.

– Спасибо, Дашенька, – придерживая больную руку здоровой, тихонько направилась к подъезду.

– Баб Ань, у тебя может, и сотрясение мозга случилось. Ты куда лыжи навострила?

– Домой, куда ж еще?

– А про травмпункт ты слыхала? Не при царе Горохе живем.

– Может трещина там, тогда и так обойдется. А в травмпункте сей-час столпотворение наверняка.

– Что за беспечность дикая! «Может трещина»! Сейчас поедем и все выясним. Бронепоезд подан!

У Даши, действительно, есть машина. Появилась вместе с мужем Эдиком. «Жигули» старенькие, местами ржавые, но вполне боевые.

– Да ты же торопишься куда-то. Я сама дойду. Только паспорт и полис дома возьму.

– Пока ты полис возьмешь, тут до полюса дойдешь. Не дрейфь, баб Ань, садись, все пучком будет. А продукты твои в багажник кину.

Мотор зарычал, окутав машину плотной завесой дыма. Че-рез несколько минут мы уже подъехали к поликлинике, на первом этаже которой располагался травмпункт. Вошли в вестибюль, и стало понятно, в кабинет я попаду только к ночи. Народу было видимо-невидимо.

– Все, Даша, поезжай. Дальше я сама.

– Чего ты сама? Домой попрешься за полисом своим? Вторую руку поломаешь и ногу заодно? Сиди и молчи. Поняла?