– Ты что, сдурел? Порядков не знаешь? Ну ты, дядя Паша, даешь!..
Но я уже понимала, что он меня обязательно возьмет. Ему жутко хотелось меня взять.
– Мне действительно очень нужно, – тихо проговорила я и опустила глаза. А затем снова подняла их на рыжего и сказала: – Пожалуйста...
Вот эти глаза вниз, потом наверх и тихое «пожалуйста» на мальчишек до двадцати трех лет действуют безотказно. Правда, этим нужно уметь пользоваться. Чем реже, тем лучше. Сохраняется свежесть и точность попадания. Меня этот прием уже раза два выручил из довольно рискованных ситуаций. И теперь я его берегу только для критических моментов. Это мой, так сказать, РГК – резерв главного командования...
... Когда мы с этим рыжим Димкой взлетали, я решила вознаградить себя за маленькое унижение на земле. Я ласково погладила какой-то прибор со стрелкой и спросила:
– Скажите, Дима, это действительно тот самый самолет, на котором в тысяча девятьсот десятом году летали Александр Иванович Куприн и борец Заикин?
– Нет, что вы!.. – тут же ответил этот рыжий. – Это значительно более ранняя модель... На этом самолете в девятьсот восьмом разбился Сергей Исаевич Уточкин. К счастью, он отделался легкими ушибами, а самолет удалось, как вы видите, недурно починить.
И тогда я подумала, что впервые вижу мальчишку, которому так шли бы рыжие волосы.
– Слушай, – сказала я. – У тебя пожевать чего-нибудь не найдется? Буквально подыхаю...
Он подмигнул мне и вытащил откуда-то кулек с конфетами «Старт». Я набросилась на эти конфеты.
Мы уже летели, и все внизу было маленьким и медленным. Димка что-то изредка бормотал в микрофон, но я не слышала что. Когда же он о чем-нибудь спрашивал меня и я ему отвечала, нам приходилось наклоняться друг к другу – мешал шум мотора.
Я лопала конфеты и смотрела на его руки – сильные, не мальчишеские, покрытые ровным темным загаром и нежными короткими золотистыми волосиками.
– Ты как в эту дыру попала? – прокричал мне Димка.
– У нас здесь весь курс был. – Я придвинулась к нему поближе. – Коровники строили, зернохранилища... А как уезжать собрались, я фолликулярной ангиной заболела...
– Какой?
– Фолликулярной!
Димка с уважением покачал головой.
– Все уехали, а я вот... На перекладных...
– Как тебя зовут? – крикнул Димка.
– Лена.
Что-то мне в нем ужасно нравилось!
– Тебе вообще-то куда? – спросил он.
– В Москву.
Димка покровительственно улыбнулся, щелкнул по приборам и пренебрежительно сказал:
– На этой лайбе до Москвы не доползешь...
И тут меня черт дернул сказать:
– До Москвы я и не прошу. Мне хотя бы до Хлыбова...
– Ну, до Хлыбова-то запросто! – лихо ответил рыжий Дима.
Я посмотрела на него и поняла, что ему очень хочется произвести на меня впечатление. И дура этакая, еще и подлила масла в огонь:
– А старик на земле сказал, что ваши самолеты до Хлыбова не летают...
Несколько секунд он молчал. Поглядывал на приборы, на землю – принимал какое-то важное для себя решение. Наверное, принял, строго посмотрел на меня и высокомерно произнес:
– Кто не летает, а кто и летает....
Мне бы остановить его, набраться мужества и сказать, что он мне и так уже очень нравится... Но я молчала. И он, глупенький, принял мое молчание за ожидание подвига, поправил микрофон и занудливо заговорил, глядя прямо перед собой:
– Сантонин... Сантонин... Я – борт триста семнадцать. Я – триста семнадцать...
До сих пор простить себе этого не могу...
ДИМА СОЛОМЕНЦЕВ
Она тут абсолютно ни при чем. Если кто-нибудь и виноват в этой истории, так это только я. Только я...
Мне так захотелось ее подбросить в Хлыбово, что я ей сказал:
– Заткни уши.