Рита, словно под гипнозом была заворожена этим зрелищем: «Вот так просто парень заработал пять рублей…». Рука сама потянулась к сумке с деньгами, но сильным толчком в спину Рита была отброшена, и с плеча её кто-то сдёрнул сумку с тем небольшим наваром, что они заработали со Степаном. Она даже не заметила куда исчезла сумка. Ком подступил к её горлу. Ей было больно, обидно, и слёзы беспрерывным потоком хлынули из её глаз. Она рыдала беззвучно и безутешно, подрагивая всем телом. Ей казалось, что весь мир рухнул, и ничто не сравнится с постигшим её горем. Но вдруг кто-то сзади сжал её руку выше локтя и сочувственно проговорил прямо в ухо: «О чём печаль моё дитя»? Она обернулась. Рядом стоял взрослый худощавый мужчина на вид около сорока лет. Он, улыбаясь, смотрел ей прямо в глаза.

– Может, ты потеряла чего, или сама потерялась? – Опять обратился он к ней.

– Да – д-да. – Сквозь рыдания проговорила Рита. С-с-сумку стащили воры, а там наши со Степаном деньги.

– Сумку инкассаторскую? А много ли там было денег?

– Ну, не так уж много, но на уколы и самогон Степану хватило бы – ответила Рита.

– А кто у нас Степан? Уж не тот ли инвалид, который играет на гармошке у ворот базара? – Продолжил расспросы незнакомец.

– Да он. Я за ним ухаживаю – мы здесь зарабатываем на хлеб.

– Хорошо живёте и хлеб жуёте с самогоном. А, кстати, вы где его берёте?

– Да самогон – не проблема, а вот уколы с морфином проблема настоящая.

– Ого! Да вы ещё и наркоманы! А чего же тогда на жизнь жалуемся, рыдаем? Укололись, и жизнь хороша, не о чём думать не надо.

– Да нет. Я самогон не пью, и уколы мне не нужны. Это всё для Степана. У него осколок в голове, а когда он шевелится, то Степану бывает очень больно. Тогда он не может спать, стонет, скрежещет зубам и материться на чём свет стоит. Бывает ничего, самогону выпьет и спит, а бывает, что аж на стену лезет. Тогда только уколы и помогают.

– Да, дела… Чем же тебе помочь, несчастное дитя? Он подмигнул девятилетнему мальцу, стоявшему напротив, и не сводившему с него глаз. – Давай договоримся, что реветь ты больше не будешь. Как тебя зовут, милое дитя?

– Рита.

– Рита, Маргарита, Грета, Марго – сколько у тебя имён в миру, как говорят монахи. А тебе то самой, какое больше нравится?

Рита пожала плечами.

– А я не знала про Грету и Марго, это тоже моё имя?

– Ну, конечно. А если бы знала, то какое бы из них выбрала? Хотя Грета, это слишком сурово. А давай, ты пока побудешь Марго, а если надоест или подрастёшь, то Гретой. Идёт?

– Идёт, – ответила Рита-Марго.

– Ну и отлично, а я Вольдемар. Меня здесь каждая собака знает. А вот и твоя пропажа. Он показал на того же мальца протягивающего Рите её холщовое сокровище. Та заглянула в сумку – там всё было на месте.

– Спасибо, Вольдемар! Она засмеялась и запрыгала на месте.

– Ну, что ты. Ты же сама не заметила, как в толпе она соскользнула у тебя с плеча. А эти шкеты нашли её и не знали кому, отдать. Искали по всему базару, а ты тут рыдаешь.

Ну, беги к своему Степану, а завтра приходи, поговорим. Назовёшь меня любому шкету, и они меня найдут.

Тогда ещё, Рита не знала, что познакомилась со смотрящим базара «положенцем» блатным Владимиром Краснояровым по прозвищу Лукавый, но он любил, когда к нему обращались Вольдемар.

– Здравствуй, королева Марго – услышала за спиной Рита, когда они со Степаном в четверг расположились на своём месте у ворот базара. А потом она подошла к месту напёрсточника, где они в воскресенье расстались с Вольдемаром. Это был он. – Ну как твой Степан, не буянил ночью?

– Да нет. Спал спокойно без укола и самогона, выпил только стакан. Утром побрился и теперь в хорошем настроении поёт.