– Матюш, ты…

Аня осеклась.

Матвей распластался на полу. Его тело подергивалось спазмами, выгибался хребет. Растопыренные пальцы с белыми-белыми ногтями царапали ворсистый ковер. Он смотрел в потолок остекленевшими глазами, челюсти двигались как жернова. Из уголка губ нитью сбегала слюна.

Аня выронила чашку – и та раскололась вдребезги. Кипяток окропил домашние тапочки, но Аня не заметила.

Матвей перевел на нее обезумевший взгляд. Белки налились кровью, а голубые радужки превратились в тончайшую прожилку вокруг расширившегося до предела зрачка. Матвей замычал. Его лицо неуловимо изменилось.

Аня видела в Сети гифку, взятую из какого-то старого американского ужастика: мужчина превращается в волка. Вытягивается челюсть, мутирует нос. Оборотней не существовало в реальности (как и Пиковых Дам), но Аня вспомнила эту сцену.

За долю секунды лицо Матвея побелело, заострились черты, в глазницах набухли тени. Он превращался. Не в волка, нет.

На полу Аниной спальни живой Матвей превращался в мертвого Матвея.

Никто бы не поверил, но то, что Марина позвонит, Антон почувствовал за пять минут до вибрации мобильника. Даже проговорил мысленно: «Ну чего тебе?»

Он не был ни телепатом, ни ясновидящим. Марина считала, что и в материальном мире он – дуб-дерево. Но порой духовная связь с женой простреливала мозг, зажигала в подкорке яркую лампочку. Много лет Антон считал, что это знак особого родства. Пишут же про близнецов, чувствующих друг друга на расстоянии… Мол, даже простудой болеют одновременно. В разных частях света находясь.

Так, прождав полтора часа на нулевом свидании, продрогнув до костей, выбросив розы в мусорную урну, Антон был уверен: эта миленькая студентка перезвонит вечером, извинится и предложит встретиться завтра. Так двенадцать лет назад он точно знал, что у Марины отошли воды, а телефон разрядился, и она не может дозвониться ему.

В мастерской пахло битумной мастикой. Владимир Семенович Высоцкий хрипел про привередливых коней. Глебыч, механик и по совместительству совладелец сервиса, орудовал болгаркой. Антон устроился под днищем седана, счищал краску и ржавчину, обезжиривал участок и обрабатывал антикором.

В кармане ожил мобильник.

Антон хмыкнул: я же говорил! Оттолкнулся, выезжая из-под машины на слесарском лежаке.

В адресной книге Марина была переименована из Малышки в Бывшую. От теплого и нежного прозвища к холодной констатации факта.

– Алло?

– Привет, Антон.

– Здравствуй. – Он вытер тряпкой чумазую щеку.

– Не мешаю?

– Мешаешь, – не стал околесничать он. Перехватил взгляд Глебыча, губами проартикулировал: «Жена». – Заказов до черта. Зашиваемся просто.

– Ты можешь приехать?

– Я же сказал…

– Да, слышала. Но это важно.

«Важнее альковных и секретеров?» – про себя съязвил Антон, но произносить вслух колкость не стал. Они ни шатко ни валко налаживали контакт – ради Ани, естественно. Учились беседовать без криков и взаимных оскорблений. Сарказм сейчас не уместен.

– Что стряслось? – спросил он, вставая.

– С Анькой неладно.

Сердце заколотилось учащенно под комбинезоном.

– Что с ней?

– Приезжай.

– Марина, твою… – Он скрипнул зубами. Взял себя в руки. – Что с моей дочерью?

– Нормально все. Но ты должен приехать, – она выдержала паузу и добавила: – Пожалуйста.

– Ладно. Ладно, черт.

Высоцкий пел про кривые зеркала, отражающие волчий оскал. Глебыч выключил пилу.

– Мужик. – Антон потоптался. – Надо отлучиться.

– Сдурел? А работать кто будет?

– Я все сделаю. Дочь… заболела, не знаю…

– Ага. То дочь, то запой. Тоха, у меня ведь тоже дети, шестеро, и все кушать хотят.

У холостого Глебыча не было детей, и напускная суровость не вводила Антона в заблуждение.