Антон встал, подошел к трюмо и жестом трюкача сорвал простыню. В зеркало не глянул. Чего он не видел в зеркалах?

– Пусть каждый положит свою вещь. Любую. – Чижик опустил рядом с шипящей рацией связку ключей.

– А это зачем? – спросил Антон.

– Сказано так.

– Не смею перечить. – Антон вынул автомобильный брелок. Катя положила на пуфик агатовый браслет, а Аня – колечко с красным камнем.

– Готовы? – Чижик оглядел присутствующих. Склонился к рации: – Пиковая Дама, приди.

Пришла не Дама, а Марина. Молча оперлась о косяк, неодобрительно цыкнула и скрестила на груди руки.

– Повторяйте, – сказал Чижик.

Нестройный хор провозгласил:

– Пиковая Дама, приди. Пиковая Дама, приди.

Марина посмотрела на трюмо и поджала губы.

– Пиковая Дама, приди.

Антону показалось, что свет потускнел. Клен терся ветвями о карниз. Надо в ЖЭК обратиться, чтобы спилили к чертовой матери.

Пять пар глаз сканировали приемник. В голове Антона мельтешили разрозненные картинки: снимок мертвого заштопанного Матвея, парящее в воздухе лицо. Черные глаза и шов вместо рта. Образ из ночного кошмара: черный силуэт за холодильником, ползущие по кухне щупальца мрака. Кричащая женщина в блокноте Аньки.

«Мы визжим в гробах»…

«У нее есть ножницы, чтобы резать пуповины»…

Отваживая тревожные мысли, Антон сфокусировался на образе одноклассницы Нинки Ерошкиной, с которой заперся в ванной, вызывал Кровавую Мэри, изнывая от желания целоваться. Современные тинейджеры даже мистический ритуал не могут правильно провести…

– Может, за руки взяться? – улыбнулся Антон.

– Мне это надоело. – Марина шагнула к пуфику решительно. – Закругляйтесь-ка.

Уоки-токи издало щелканье. Будто лезвия старых ножниц сомкнулись. Чик-чик.

Марина нахмурилась.

– Это оно, – воскликнула Катя.

Чик-чик.

От клацанья в животе Антона началась неприятная резь.

Чик.

«Совпадение», – подумал он оторопело.

Рация затрещала пронзительно. Сквозь радиошум пробивался навязчивый звук. Быстрое щелканье ножниц, тоскливая мелодия вроде колыбельной песни. Но такую колыбельную Антон не спел бы своему ребенку. Похоронную, тоскливую. Он не взялся бы объяснять, однако мелодия заставила подумать о вымерших таежных деревнях, о гнилых срубах, о старухе, баюкающей запеленатую головешку, поющую ей замогильным голосом.

Откуда явились эти причудливые мысли, Антон не знал.

– Чего ты от нас хочешь? – спросил Чижик.

Рация шипела змеей, гадюкой. Марина, словно ноги не держали, села тяжело на кровать. Бывшие супруги переглянулись. Взгляд Марины умолял сказать, что это розыгрыш.

– Наверное, – сказала Катя, – надо так спрашивать, чтобы она отвечала «да» или «нет».

– Ты нас преследуешь?

Чик.

– Это «да»?

– Допустим, – тихо сказал Антон. Рот пересох.

– Зачем мы тебе?

– «Да» или «нет», Чижик!

Парень засопел, в мозгу вращались шестеренки.

– Мы тебе зачем-то нужны?

– А ты как думал? – огрызнулась Катя.

– Вот бери и сама с ней разговаривай.

– Дама, – Катя обратилась к источнику шороха и далекой-далекой песни. – Мы все тебе нужны? Каждый?

Ножницы клацнули дважды.

Антона одолевал прилипчивый образ прогнившего сруба и старухи, что сидит у разрушенной печи вполоборота, качая лжемладенца.

– Не все, – подытожил Чижик. – Кто-то один. Катя?

Катя хлестнула приятеля взглядом, выставила средний палец. Шум утихал. Ножницы больше не вгрызались в разум и желудок Антона.

– Я? – спросил Чижик.

Существа, путешествовавшие по радиоволнам, потеряли к беседе интерес.

Чижик повернулся к Ане.

«Нет, – мысленно закричал Антон. – Нет, нет, нет».

– Тебе нужна Аня?

Спальня взорвалась треском статических помех. Словно деревянная колыбель раскачивалась, скрипя пазами. Антон невольно отпрянул. Слушая колыбельную, вокализ, мычание без слов, мелодию, нашептанную посиневшими губами, мертвыми голосовыми связками, он поверил во все. Что Матвея убила потусторонняя тварь. Что в зеркалах – в том вон окне над трюмо – обитает голодное и злобное чудовище. Человек двадцать первого века моментально обратился в затравленное суеверное существо.