Художники и поэты, хулиганы и анархисты… Между ними есть что-то общее. Видимо, поэтому и те и другие стремятся найти свое пристанище на Монмартре[5].

Луи Шевалье[4]

В то время когда центр Парижа уже был обустроен бароном Османом[6], а на Больших бульварах появилось электрическое освещение, на тихих и таинственных улочках Монмартра горели лишь газовые фонари. На их фоне, как поэтично выразился Франсис Карко[5], «ночь внезапно озарялась вспышками яркого света из “Мулен Руж”»[7]. Такая магическая атмосфера придавала исключительное очарование Монмартру. Но это еще не все. Ролан Доржелес[6] дополнил этот образ: «Художники чувствовали себя свободно в любом уголке этого района – обедали в местных кафе с малярами, пили горячий шоколад с паломниками на улице Сен-Рустик и аперитивы с хулиганами в барах на площади Аббатис»[8].

Двадцать пятого октября 1900 года юный Пабло Руис Пикассо и его друг Касагемас приехали в Париж. Пабло попал в этот город впервые. До этого он с четырнадцати лет жил в Барселоне, где его отец преподавал в Школе изящных искусств. Там Пабло общался с художниками-авангардистами и зачитывался статьями Сантьяго Русиньоля[7]. Увлекательные рассказы Русиньоля о сказочных видах Монмартра и веселых пирушках в «Мулен де ла Галетт»[8] захватили воображение юноши. Пикассо мечтал оказаться на вершине холма Монмартра и увидеть, как вдали «в серебристом мареве широких куполов и высоких шпилей едва уловимо простирается призрачно-бледный Париж»[9].

Приехав в столицу Франции, Касагемас и Пикассо первое время находились в эйфории от путешествия. Они писали своим друзьям, братьям Ревентосам, восторженные письма, в которых на каталонском и испанском языках делились впечатлениями, иллюстрируя свои слова рисунками.

«Мы встретились здесь с Пейо! – писал в одном из посланий Касагемас. – Он прислал нам письмо и предложил увидеться где-нибудь ближе к полуночи. Разумеется, мы приехали на встречу. Примерно через час к нам присоединились Утрильо и Риера, и наша пирушка затянулась до самого утра. Пикассо рисовал окружающих, я писал короткие стишки, а потом мы все это отправили Маркине… А завтра будет большая встреча каталонцев в ресторане – мы собираемся пообедать. С одним из них, неким Кортада, мы уже знакомы. Этот тип богат, как Крез[9], но скуп, как шлюха. Обожает выдавать себя за интеллектуала, хотя на самом деле он настоящая заноза в заднице и к тому же страшный брюзга. Здешние умники вообще обожают сплетни – даже больше барселонцев. Но при этом шутки у них, как у школьников. Вечно всех осуждают, всем недовольны, а чуть что – готовы спрятаться за чужие спины…»[10]

Сегодня мы уже забыли имена людей, с которыми Пикассо и Касагемас общались на Монмартре. Мы не помним, кто такие Пейо, Микель Утрильо-и-Морлиус, Эдуард Маркина и Александр Кортада[10]. «Рассказы иммигрантов почти всегда связаны с определенной диаспорой, которая заботится о вновь прибывших и помогает освоиться на новом месте»[11]. Неудивительно, что двое друзей с гордостью козыряли своим знакомством с обосновавшимися в Париже каталонцами, сообщество которых заметно выросло на Монмартре в те годы.

«Вы знаете Нонеля? – продолжал Касагемас. – Он отличный малый! Честно говоря, он и Пихот – единственные приятные люди из тех, кого мы здесь встретили. Впрочем, сегодня мы познакомились с Итуррино, и он тоже показался нам хорошим парнем. Есть новости от Перико? Все так же скучает? Скажите ему и Маноло, чтобы приезжали в Париж. У нас тут хватит места на всех. Да и денег будет достаточно, но для этого, конечно, нужно хорошо поработать. Если бы не Нонель, с которым мы передаем вам письма, мы вряд ли бы писали так много – почтовая пересылка здесь довольно дорогая… Когда увидите Описсо, передайте ему…»