И вслед за вторым, с промежутком в несколько секунд, последовал третий синергический взрыв, и очередное откровение оказалось круче всех прежних.

Он вспомнил отца – и его подружку, моложе его на полжизни. Которая не знала, что этот человек никогда ничего не решал, состоя в браке. Которая видела – память тотчас забросала Конго тысячей черточек, что стал замечать и он у отца после развода – совсем другого, нового для Конго человека. Совершенно самодостаточного. С работой, в которой он хорошо разбирается. С хобби, которые обеспечивают его смыслом жизни. Спокойного, сочувственно-ироничного, уверенного во всем, что думает, делает и говорит. Который полжизни уступал не потому, что был слаб, а потому, что считал помыкавших им людей не противниками, а своими, близкими, достойными уступок. Но постепенно понял, что они ничего не достойны. И вместо того, чтобы пытаться исправить привычное, просто начал с начала – но уже не изменяя собственной сущности ради самоубийственных заблуждений.

– Поедемте, – сказал Конго, по-прежнему глядя мисс Алисе в глаза, – вы замерзнете в своей майке…

Еще секунду она смотрела на него, а потом кивнула и полезла в машину.

То, что произошло дальше, ему очень понравилось. «Дефендер» двинулся вперед, очень медленно, и в какой-то момент Конго заметил, что его машина движется тоже. Почувствовать начало движения он не смог. Мисс Алиса так использовала полувыжатое сцепление, что никакого рывка в момент сдвигания «Опеля» не было. Или он был такой слабый, что его самортизировал трос… Неплохо по нынешним временам, когда большинство водил с небольшим стажем вообще не смогут тронуться без «автомата»…

Отель показался за снегом, когда до него было метров пятьдесят.

Мисс Алиса включила поворотник и коснулась педали тормоза, чтобы засветившиеся ненадолго стоп-сигналы показали ее намерение, и Конго был готов тормозить. Она стащила «Опель» на обочину, где не было покрытого льдом асфальта, и там они благополучно остановились – перед дорожкой, ведущей к отелю.

Мисс Алиса вышла, и направилась к его машине; ее появление сопровождал голос Джо Дасена.

Конго вылез ей навстречу.

Она подошла.

– Далеко вам еще? – спросил он.

Она быстро глянула на него и отвела взгляд:

– Ну… – она снова посмотрела на него, – неблизко. Я хотела заехать подальше в горы до начала снегопада – покататься на лыжах – но опоздала. Сейчас некоторые участки дорог уже закрыты… на перевалах, к примеру, – она замолчала, понимая, что следует из ее слов.

– Давайте поужинаем где-нибудь, – сказал Конго то, что и должно было последовать за ее словами, – я ведь могу вас поблагодарить, так?

Она посмотрела в сторону и едва заметно улыбнулась:

– Ну… да, можете…

«А потом ты поедешь дальше, на ночь глядя, в сторону закрытых перевалов, – подумала она с немалой иронией, – он поверит, что ты сделаешь именно так? Если ты здесь ужинаешь – ты здесь и ночуешь. И… и как это будет, скажи пожалуйста?»

Но думать об этом ей не хотелось.

Вообще ни о чем не хотелось думать.

Хотелось вспоминать взгляд, который он не отвел – и который говорил ей, что его решение не только принято, но и выполнено. Потому что она давно ждала этого. Потому, что именно таким – среди выполненных решений, неспособным к сомнению – выглядел ее отец. Даже тогда, когда она чувствовала, что он сомневается.

Но его жена и вторая, мамина дочка, были защищены от его трудностей и сомнений.

И только ей, и только когда настала пора учить ее добывать свой кусок жизни, он стал рассказывать все – и только тогда она узнала, что истинный мачо не тот, кто не сомневается, а тот кто умеет все-таки делать, не смотря на сомнения. Узнала, что человек не может жить, не сгибаясь и не уклоняясь. Что человеческий мир слишком мелок, завистлив и слаб, чтобы мачо мог встать в полный рост, и не получить удар в спину. Что он должен притворяться и врать, и только полное презрение к враждебной силе спасает его от презренья к себе. Что есть принципиальная разница между готовым к компромиссам мастером человеческой борьбы, и простым лизоблюдом. Что можно сознавать всю силу противостоящего тебе мира и не бояться его, и бороться с ним, сохраняя ясность ума и точность удара. Что можно позволить себе не любить окружающее, не обманывать в этом себя, и не прятать свой страх за стокгольмский синдром.