– Значит, он работает в пятницу вечером.

– Похоже на то.

Когда оба сотрудника протискивались мимо него в спальню, судмедэксперт многозначительно потянул носом воздух и сказал:

– А пахнет тут не очень… – Потом он понизил голос и дружески добавил: – Бенни, тебе не помешает принять душ.

– Делай свое дело, мать твою!

– Я ведь просто так сказал, – пожал плечами эксперт и ушел в спальню.

Гриссел услышал, как сотрудники щелкнули крышками чемоданчиков и эксперт сказал фотографу:

– Сейчас я только таких баб и вижу голышом. Мертвых.

– Трупы, по крайней мере, с тобой не ругаются, – заметил фотограф.

Грисселу сейчас был нужен не душ. Ему срочно нужно было выпить. Куда он пойдет? Где сегодня будет ночевать? Куда запрячет бутылку? Когда он снова увидит детей? Как ему сосредоточиться на этом деле? В Си-Пойнте есть винный магазин; он открывается через час.

«Шесть месяцев на то, чтобы сделать выбор: мы или выпивка».

Интересно, как, по ее мнению, ему удастся сделать выбор? Особенно после того, как она его выставила – то есть поставила в еще более затруднительное положение. Она отвергла его…

«Если сумеешь продержаться трезвым, можешь вернуться, но учти: полгода – твой последний шанс».

Он не может их потерять, но и не пить он тоже не может. Он в дерьме, в полном дерьме. Как она не понимает – если у него не будет семьи, он не сможет бросить пить!

Зазвонил его сотовый.

– Гриссел слушает.

– Еще одна, Бенни? – Старший суперинтендент Матт Яуберт. Его начальник.

– Способ совершения преступления тот же самый, – доложил он.

– Хорошие новости есть?

– Пока нет. Он умный, сукин сын!

– Держи меня в курсе.

– Ладно.

– Бенни…

– Что, Матт?

– Как ты вообще?

Молчание. Он не мог лгать Яуберту – они слишком давно дружат.

– Бенни, приезжай, поговорим.

– Потом. Сначала здесь закончу. Внезапно он понял: Яуберту что-то известно. Неужели Анна…

Она не шутила. На сей раз она даже позвонила Матту Яуберту.

Тобела поехал на мотоцикле в Алису к мастеру, который вручную изготавливает оружие. Как делали их предки.

В маленьком домике было темно; когда его глаза привыкли к скудному освещению, он рассмотрел ассегаи, стоящие в жестяных ведрах древками вниз, сверкающими лезвиями вверх.

– Зачем вам столько?

– Они для людей, которые ценят традиции, – ответил седобородый мастер, не переставая ошкуривать длинный сук – будущее древко. Наждачная бумага двигалась ритмично – вверх-вниз, вверх-вниз.

– Традиции, – повторил Тобела.

– Сейчас таких осталось немного. Да, немного.

– Зачем вы делаете еще и длинные копья?

– Они – тоже часть нашей истории. Тобела повернулся к связке копий с более короткими древками. Пальцем провел по лезвию – он искал лезвие определенной формы, соответствующим образом сбалансированное. Выбрал одно, взвесил в руке, взял другое.

– Зачем вам ассегай? – спросил старик.

Он ответил не сразу, потому что его пальцы нащупали то, что он искал. Оружию в руке было удобно.

– Я иду на охоту, – сказал он. Подняв голову, он увидел на лице старика выражение великого удовлетворения.

– Когда мне было девять лет, мама подарила мне на день рождения набор пластинок. В коробке было десять пластинок и книжка с картинками с изображением принцесс и добрых фей. Там были и сказки. И в каждой был не один конец, а целых три или четыре. Я точно не знаю, как там все работало, но всякий раз, когда пластинку ставили на проигрыватель, игла перескакивала на одно из окончаний. Сказки рассказывала женщина. По-английски. Если конец оказывался несчастливым, я ставила пластинку заново, пока сказка не заканчивалась так, как надо.

Она сама не знала, почему вдруг вспомнила об этом. Священник ответил: