«На заводе «Урал обувь».

«Какой цех?»

«Седьмой, товарищ комиссар».

Я позвонил – мне ответили, что такой рабочий у них действительно работает, и работает хорошо.

«Можешь пойти» – сказал я рабочему, сердито глянув на сконфуженного Малова.

Следующий день у меня целиком ушёл на то, чтобы пристроить Малова на гауптвахту на четырнадцать дней. Все гауптвахты были битком забиты.

С «губы» Малов вернулся сильно осунувшийся, бледный. «Теща», как в шутку звали «губу», плохо кормила «своих неисчислимых зятьев». Малов, как мне передали, дал торжественную клятву «свернуть голову комиссару». Но «клятву» эту Малов так и не выполнил. Судьба впоследствии разлучила нас навсегда.

Безделье – самый страшный враг человека, это я знал и раньше, а теперь особенно почувствовал на своем собственном госпитальном опыте.

Никто никаких указаний нам не давал: чем именно должен заниматься личный состав госпиталя. Вместе с начальником госпиталя мы самостоятельно составили расписание занятий.

В эти занятия я включил строевой устав, всю военную муштру, какой подвергался сам в старой армии.

Изучение винтовки, автомата, гранатки, ручного и станкового пулемета. Со стороны начальника госпиталя – занятия по вопросам медицины и всего того, что должен знать и уметь личный состав госпиталя.

Дело у нас закипело:

– вставали в шесть часов утра,

– ложились спать после поверки в одиннадцать часов.

Заниматься по изучению пулеметов ходили в дом офицеров километров за пять, проводили тактические занятия.

Ползали на брюхе по болотам, по грязи, все, и санитары и санитарки, медсестры, фельдшера и даже фармацевт, нежная дамочка с ярко-накрашенными губами.

Узнали об этой нашей строевой подготовке и комиссары других комплектующихся госпиталей. Они резко обозвали наши порядки «аракчеевским режимом», а меня «николаевским фельдфебелем».

В одно прекрасное утро, прежде чем приступить к занятиям, у дверей моей комнаты собралось все мое «верное воинство». Постучали в двери. И «парламентером» вошла фармацевт Коровина.

«Товарищ, комиссар! – начала Коровина, – личный состав госпиталя считает ваши действия неправильными! Ни в одном госпитале воинские занятия не проводятся, люди не ползают по болотам как у нас и…»

«Довольно! – рявкнул я на Коровину, – чем вы хотели заняться? Губы красить? Кокетничать? В любовь играть? В других госпиталях пока еще не комиссары, а мальчики, они ещё не знают, что такое на самом деле война!»

Все же я вышел на двор, усадил всех моих людей на лужайку и начал с ними самую нужную для них беседу. Я рассказывал, что полевой госпиталь будет почти всегда у самой линии фронта. Я прочитал им несколько газетных статей, где рассказывалось о том, как санитары и санитарки госпиталя задерживали огнем наступающего противника, пока через реку переправляли раненых солдат, о том, как девушки санитарки на себе выносят раненых с поля боя… И многое другое.

«Я требую, чтобы каждый санитар – продолжал я, – мог править автомашиной, чтобы автомашиной могли править медицинские сестры, фельдшера и врачи.

Вы провожаете раненых, – говорил я, – ваша машина попала под обстрел, шофера ранило, кто поведет дальше машину? Оставить ее с людьми на дороге под обстрелом, можно ли так?!»

Долго и сильно я говорил о том, что все мы должны стать настоящими и умелыми солдатами. После этой беседы никто больше не возражал против строевых занятий, учились водить машину, поломали все заборы на окраинах Свердловска. И все же, впоследствии все это пригодилось. Сестра Котова, провожая больных на автомашине, заменила сильно раненого шофера Щелгачева и спасли людей, сумела вывести машину из-под обстрела.