Санир устала слушать; она невольно звучно зевнула и тут же поспешила прикрыть рот уголком повязанного платка.

Дауд поднял голову, откашлялся и спросил:

– Секретарь, для чего мы сегодня проводим собрание ячейки?

Этот вопрос нарушил унылую атмосферу, нагнанную перескоками Кутлукжана с одного на другое.

– Обсуждаем рабочие вопросы! – парировал Кутлукжан и насторожился.

– Обсуждаем – какие рабочие вопросы? Крыть крышу глиной или не крыть? Если надо, то крыть. Об этом мы говорили на ячейке уже много раз.

– Правда? – усмехнулся Кутлукжан. – Ну что ж, может быть, может быть. Мы, сельские кадровые работники, не особенно культурные, не записываем все аккуратно в книжечку. О чем вспомнится – о том и говорим. Раз не сделано до сих пор, так оно и вспоминается постоянно, а то бы и не вспоминал, выбросил бы из памяти…

– Я говорю, что такие собрания ничего не решают. – Дауд не смягчился от полусерьезного тона ответа и продолжал говорить строго.

– Ну, тогда ты скажи, как надо их проводить, – Кутлукжан напрягся.

– Собрание по рабочим вопросам надо проводить на одну тему, центральную, говорить сначала об одном, потом о другом, – пояснил Мумин.

– Хорошо, скажите тогда – что у нас «центральное», что надо разбирать в первую очередь?

– Я так скажу: сейчас главное – побороть порочный стиль и нездоровое влияние, в том числе и некоторых наших, здешних… – сказал Дауд. – «Больше всего сейчас влияет на всю нашу работу порочный стиль в работе. Этот порочный ветер дует к нам извне, из других мест, но есть и наши здешние плохие люди, которые это подхватывают…»

– Правильно, – подхватил Мумин. – Сейчас в большой бригаде идейность нестойкая, кое-кто хочет уйти. Их меньшинство, но нельзя сказать, что таких нет совсем. Но у некоторых членов коммуны идейность шаткая. В Седьмой бригаде пропало зерно, так и не разобрались до конца. Наша большая бригада рядом с большой дорогой, да и недалеко от города, новости разлетаются быстро, ничего не скроешь. Многие не понимают, что же все-таки произошло и что дальше будет; они опасаются, боятся…

– Чего это они боятся? – перебил Ильхам.

– Так вот то-то и оно, что непонятно чего! – развел руками Мумин. – Страх – это как заразная болезнь. Раз я поехал в город за покупками, зашел в универмаг, а там ребенок вдруг стал капризничать и ни с того ни с сего заорал «мама!» – и бросился на улицу; за ним побежали двое взрослых, тоже орут – ну и вся толпа в магазине заметалась. Потом только дошло, что ничего не случилось!

Все засмеялись.

– Если бы только боялись – не беда; а то беда, что кое-кто и не боится, хоть их и мало. Они, наоборот, радуются. Вроде как у нас тут что-то не так, и этим можно воспользоваться в своих интересах. Вроде как то, что партия говорит, уже и не работает, и нет на них, стало быть, управы. А в неразберихе они и рады поживиться, пока пожар – тащи, что плохо лежит, в мутной воде хорошо рыбу ловить… – сказал Дауд.

– Ты про кого? Кто это на пожаре ворует и рыбу в мутной воде ловит? – вскинулся Кутлукжан.

– Да уж есть такие.

– Раз есть – надо их вывести на чистую воду! – строго сказал Кутлукжан.

– Бао Тингуй и жена его – точно из таких! – лицо Дауда раскраснелось. – Один в высоких ботинках, а другая – длинный червяк, баотингуева жена по прозванью Хао Юйлань! Недаром же «юлань» по-уйгурски – змея!

– Нехорошо так переворачивать имена товарищей-ханьцев! – оборвал его Кутлукжан.

– Да все одно, с тех пор как они сюда в мастерские работать пришли, ничего путного еще не сделали! Все чего-то темнят, хитрят. Сегодня после обеда чужой шофер приезжал – они ему чинили машину и подменили детали…