Напарник на несколько секунд перестал размешивать цементный раствор и радостно закивал головой.

Копылов махнул рукой и пошел к воротам. Хлопнула дверца. Недовольно фыркнув, его машина тронулась с места.

– Стоило ради этого говорить столь долго и искусно? – скульптор проводил взглядом удаляющийся Nissan. – Принесла? – он повернулся к Людмиле.

– Принесла, – раздраженно буркнула она. – Только в столярку не суйтесь – я буду там работать.

– Зачем шумишь, женщина? – усмехнулся Калошин. – Эх, Коля… – он похлопал Белошапку по плечу, – не умеешь ты супругу воспитывать. Политика кнута и пряника – это единственно приемлемое для них сочетание.

– Забыла я, Виталик, вкус этих пряников, – непритворно вздохнула Людмила. – А кнут… Кнут я могу и сама применить.

– Понимаю… – скульптор сочувственно закивал головой. – Правильно, Люда. Нельзя русским человеком управлять с помощью кнута и пряника: еще нужна водка, – усмехнулся он. – А мы к художнику пойдем, да, Василий? – Виталий взглянул на меня. Светлые прозрачные глаза смотрели чуть исподлобья, испытывающе и серьезно. Не тяжелый взгляд, а выдержать трудно – словно мысли читает и в душу заглядывает.

– Как я могу возразить бригадиру? Культ поклонения начальству был у меня привит еще в эпоху развитого социализма, и вакцинация оказалась невероятно стойкой – действует уже в течение нескольких десятилетий, – я попробовал отшутиться.

– Полку философов прибыло, – улыбнулся Калошин.

– А кто еще философ? – спросил я.

– Каждый из нас. Разве возможно работать на кладбище, не размышляя о смысле жизни? Истинный философ, как известно, жизни не боится. Смерти, тем более.

Возражать против такой точки зрения не было особого желания, но я был уверен, что подобные мысли ни к чему хорошему не приведут.

Я сдвинул ленты и банку с бронзовой краской на край стола, постелил на него газету и достал из шкафа граненые стаканы.

– Эстет, – отметил мой незамысловатый сервис Калошин. – Кстати, господин художник, не подскажете, кто автор сего сосуда? – ваятель подкинул на ладони граненый стакан.

Я пожал плечами – стакан он и есть стакан – и нехотя буркнул:

– Думаю, что это изобретение входит в категорию «слова и музыка народные», – я порезал яблоко на мелкие дольки.

– Ошибаешься, батенька… Запатентовано знаменитым скульптором Верой Игнатьевной Мухиной; коллегой то есть. «Рабочего и колхозницу», надеюсь, помнишь? – Виталий вздохнул и поставил граняш на стол. – Такие вещи человеку искусства надо знать.

Насмешку бригадира я оставил без комментариев – нельзя обижаться на человека, который еще не опохмелился. Тем более, что версия об авторстве граненых стаканов уж очень похожа на байку.

– Почему напарника своего не пригласил? – спросил я у скульптора.

– А он не пьет, – ответил Виталий. – Божий человек. Ну, а ты-то как, освоился?

– Да вроде освоился, – я неопределенно пожал плечами. Вопрос был не из легких и, скорее всего, конкретного ответа не предполагал.

Калошин разлил водку по стаканам и сказал:

– Ну, выпьем за раба Божьего Самвела – на завтра ему уготовлен трудный день.

– Думаю, что ему-то, как раз, всё равно, – отметил я. – Нам, наверное, будет не легче.

– Это точно, – согласился со мной Белошапка. – Неприятное зрелище.

Соприкоснувшись плодами творения Мухиной, мы выпили и некоторое время посидели молча. Уже после первых дней работы на погосте стало ясно, что передо мной отчетливо замаячила зеленовато-сумрачная действительность алкоголизированной жизни. Впрочем, тогда мне это было безразлично.

– А мне однажды пришлось быть непосредственным участником мероприятия по изъятию трупа из царства Аида, – закурив сигарету, сказал скульптор. – В силу определенных обстоятельств я занялся деятельностью, которой не посвятил бы себя никто из порядочных людей – гробокопательством…