Мореслав. Это имя придумал мой папа. Мой батя еще тот ультрас. Он может часами говорить за свой любимый «Черноморец». Он болел за него еще голоштанным пацаном, когда клуб еще назывался «Пищевик».

Не корову проиграть – эта фразочка «Пищевиковских» времен. Времена давно другие, но отец не изменился: он до сих пор – подумать только! – не пропускает ни один домашний матч на стадионе в парке Шевченко и ходит на апрельские марши памяти Максима Чайки, вожака одесских ультрас, погибшего в уличной стычке с пророссийскими антифа-скинхедами.

За «Черноморец»! За Одессу-маму!

Мне даже кажется порой, что я помню, как слышал эти бесконечные разговоры на футбольные и околофутбольные темы, еще будучи у мамы в животике. Да, сначала отец хотел назвать меня в честь любимого клуба Морицем (спасибо еще, что не Черным…), но мама сказала, что это как-то совсем вычурно и экзотично, лучше что-то славянское придумать. А папина мама, бабушка Лера, раскинула на меня карты и, оказалось, что все крутится вокруг «Колесницы», 7-го аркана. Колесница неслась к славе. Вот папа и придумал Мореслава. А я, когда мне на глаза попадается слово «Черноморец», думаю о папе.

Нет-нет, лично для меня это граффити на стене Староконки совсем не бесполезное.

– Как, его тоже зовут Айвазовский? – повторно спрашиваю я, указывая на моего голубя.

Сизарь утвердительно качает на ходу головой, но его владелец имеет собственное мнение. Почухав указательным пальцем русалочий хвост на своей впалой груди, он грозит этим же крючковатым пальцем голубю и сипит, обращаясь то к нему, то ко мне:

– Ша! Шо разве он похож на Айвазовского? Ни разу не похож. По «чесноку», на самом деле его зовут Айвазян. Ованнес Айвазян. Я прав, Ованчик?

На этот раз «гиль-гуль» из «уст» сизаря звучит не так убедительно.

– Понятно, – киваю я, поверив все-таки больше голубю: клюв у того был совсем не армянский. Я бы даже сказал: антиармянский. Такой маленький клювик бывает только у кенигсбергского Farbenkopf’а (цветноголового, если по-русски). Канюк, мой знакомый из птичьего ряда, жаловался как-то мне на сложности разведения этой редкой декоративной породы: из-за этого своего недоклюва цветноголовые мамаши-голубихи просто физически не могут, как следует, накормить своих «кенигсбергских» голубят «птичьим молоком», поэтому ему приходилось в качестве кормилиц для них использовать «традиционных» горлиц с нормальными клювами.

И все же этот «Ованчик», который с важным видом ходил сам по себе перед копией шедевра знаменитого мариниста, строго поглядывая на нас с моржом (а, ну-ка, уступили дорогу!) однозначно не был ни «кенигсбергжцем», ни даже «калининградцем»: голова ни разу не цветная, да и на ногах нет характерных, похожих на воланчики для бадминтона, «юбочек» из перьев. И, вообще, он такой же декоративный, как я Фарбенкопф.

Не знаю, возможно, я был Фарбенко или Фарбенков или даже какой-нибудь фон Фарбенкопф в прошлой жизни, но в этой меня зовут Мореслав Десницкий, а Эльфир… Эльфиром звала меня только она, Лирка, моя бывшая. Почему – это сейчас не важно. Важно, что я нашел своего Спартака, своего сиамского «петушка»!

Его душа перекочевала в «Ованчика»! Значит, этот почти бесклювый голубь со Староконки тоже обладает даром предвидения. И пусть, как сказал морж, Бог шельму метит, дав пернатому отпрыску обрубок вместо клюва за то, что его отец-обычный голубь, каких миллионы, сожрал рисовое зернышко стоимостью в миллион, мне все равно. Что? Не бывает таких зерен на «лимон» баксов?

Бывает. И скоро вы об этом узнаете. Воистину, пути Гиль-гуля неисповедимы.