Собственно, из-за этого гнездовья, которое мартыны, чайки и бакланы охраняли агрессивнее хичкоковских «птиц», люди веками обходили эту пометченную территорию стороной. И если бы агрессивность эта выражалась только в заклевывании на лету, так нет: птицы устраивали настоящие массированные налеты, используя запрещенные фекальные бомбы… Короче, о поселении тут мог думать только сумасшедший. Или тот, кто нашел общий язык с птицами.

В подтверждение второй версии цыганский капитан, с которым меня познакомил Мамай, носил повсюду на своем левом плече старого баклана. Звал он его Ронго, что в переводе с цыганского означает Колдун. Колдун Ронго был чернее самой украинской ночи, постоянно вертел длинной «антрацитовой» шеей и «стрелял» по сторонам иссиня черными глазами.

Мне сразу они не понравились: и Ронго, и тот, кто под ним. Этот ряженый «капитан» в яхтенной фуражке-кэпи, как у Остапа Бендера, с «приклеенными» усами подковой, с голдяками на каждом пальце, с дутой серьгой в ухе и с вертлявой птицей на плече, как у пирата, всем своим клоунским видом будто насмехался над памятью моего пра… прадеда капитана Десницкого, который тоже ловил рыбу, но рыбу экзотическую, и не для того, чтобы ее втридорога загнать, а для науки.

Подковоусый капитан кормил птицу свежевыловленными коньками, а после разговаривал с ней – и баклан бакланил в ответ. Не надо, не надо крутить пальцем у виска и делать скоропалительные выводы: коллегу капитана Десницкого англичанина Роберта Джона Гуппи тоже высмеяли, посчитав сумасшедшим, когда он с высокой трибуны заявил, что привез в туманный Альбион не икромечущую, а живородящую (!) рыбку.

Ладно, гуппи: у них хоть самка вынашивает потомство и, соответственно, рожает. А у морских коньков-то – самец! Но, правда, родитель с конька неважный: сразу после рождения мальки предоставлены сами себе. Самые заботливые рыбьи папы на свете – это, конечно, «петушки».

Интересно, что на голодный желудок хитрый баклан Ронго молчал, как рыба. Но после кормежки… а порой и во время… набитым ртом он резал правду-матку.

Послушать эту матку в исполнении старика-баклана сходилась вся деревня, незанятая на промысле. Ронго сзывал всех, «звоня» в своеобразный колокол – долбил своим клювом, как казенным, по массивной серьге на левом ухе цыгана.

Конечно же, в отличие от истории с гуппи, это была не правда, а цыганский трюк, но трюк очень искусный: думаю, почти уверен, что этот ром в бендерской фуражке владел искусством чревовещания. Настолько, что иногда казалось, что это не он, а пернатый колдун Ронго на его плече, говорил за обоих. Ну не мог же, в конце концов, нормальный мужик сбакланить такое: «Ха мырни мынщь ай авеса зурало!8». Да еще при детях! Даже этому ряженому клоуну хватило бы ума и совести…

Бывало, Капитан накормит своего баклана, а затем подкурит трубку и давай вдыхать-выдыхать густой дым. Такой густой, что периодически исчезающий в нем Ронго то и дело кашлял, махая крыльями, и ругался на чем свет стоит. Да-да, грязно ругался цыганским матом: «Джя про джипт Дэвлес!» – пошли, мол, все к египетскому богу! И вы, цыганчата с рогатками – туда же! Если еще раз кто-то запустит камень в моих подопечных – Ронго вам организует десять казней Египетских, мало не покажется.

Это у русских япона-мать и японский бог, а у ромов – джипт-мама и джипт-, то есть египетский, бог: в прошлые века их считали выходцами из Египта.

Вот на этой-то дымно-трубочной почве Мамай и сошелся с предводителем морских gypsy, став первым «неегиптянином» Новой Фараоновки.

Я не переносил Капитана и Ронго, Шорх и слушать не хотел про барбут.