Смогу ли я, наделённый даром человеческого разума и способностью разделять человеческие чувства, когда-нибудь постичь, чем может быть оправдана, обоснована, обелена необходимость столь страшной небесной кары, обрушенной на головы первенцев древних египтян и первенцев ни в чём не повинных лошадей, быков, коз, ослов, мулов и иных. И чьим делом должно быть обретение истинной свободы – самого человека или высших сил? И свободен ли избранный народ от того, чтобы на земле отличать добро от зла?

Как-то братья Чепегины, съехавшиеся ещё в пору учения под родительскую крышу на каникулы, стали свидетелями последствий нашествия саранчи на Краснодарский край. «Это была просто какая-то казнь египетская», – сказала сыновьям Анна Константиновна. Шурка, в недавнюю сессию сдавший зачёт по научному атеизму, не преминул блеснуть своими познаниями, частью полученными на занятиях явно, а частью тайно, от своего однокурсника Додика Фельдмана (я тогда же предсказал, что он вскоре после окончания университета уедет с родителями в Израиль), и ввернул в разговор:

– Хорошо, что не десять казней египетских, которые навлёк на себя и своих подданных упрямый фараон, вообразивший себя богом, и утверждавший: «Нил мой, и я создал его»…

– Может, он ещё и Суэцкий канал создал? – вставил Костя.

Анне Константиновне хотелось известить Шурку о своем сегодняшнем разговоре с батюшкой Иоанном после вседневной утрени. Старый священник, знавший сыновей Чепегиных ещё детьми и крестивший Наталку, сказал Нюре, что встретил Александра в станице и приязненно интересовался его учёбой и жизнью в Ленинграде.

– Одно скажу вам, сестра Анна. Олександр – легкомысленный атеист. Учёного атеиста ещё можно переучить, а молодому и легкомыслящему неверцу надобно в темноте духовной раз другой наткнуться на острые углы жизни, чтобы начать размышлять о горнем…

– Спасибо, отец Иоанн, я молюсь за него.

– Истинно, сестра, молитва – это привлечение благодати Божией и тому, за кого молятся…

Однако Нюра, сама не зная почему, не стала говорить Шурке о встрече с батюшкой…

…От размышлений и воспоминаний к действительности меня вернул голос Нюры, продолжившей чтение – теперь уже Евангелия от Марка:

«И говорит им Иисус: все вы соблазнитесь о Мне в эту ночь; ибо написано: поражу пастыря, и рассеются овцы… Пётр сказал Ему: если и все соблазнятся, но не я… И говорит ему Иисус: истинно говорю тебе, что ты ныне в эту ночь, прежде нежели дважды пропоёт петух, трижды отречёшься от Меня. Но с ещё с большим усилием говорил: хотя бы мне надлежало и умереть с Тобой, не отрекусь от Тебя»…

Нюра вздохнула со всхлипом, а я снова незримой частью своей сущности оказался на заходе солнца в знакомом дворе в Иерусалиме.

– А́ба, что случилось с Тарнеголем, он прошлой ночью не пел? – спросил отца Яков.

– Ничего страшного, бен, просто наш петушок линяет. В это время петухи не поют.

Яков, дождавшись, когда в доме все улягутся, встал с постели, закутался в покрывало, выскользнул на двор и пошёл в Гефсиманию…

«Пришли они в селение, называемое Гефсимания; и Он сказал ученикам Своим: посидите здесь, пока Я помолюсь… Кончено, пришёл час; вот предается Сын Человеческий в руки грешников. Встаньте, пойдём; вот, приблизился предающий Меня», – проливался из окна на меня и на весь окрестный мир текст Священного Писания.

«И тотчас, как Он ещё говорил, приходит Иуда, один из двенадцати, и с ним множество народа с мечами и кольями, от первосвященников и книжников и старейшин. Предающий же Его дал им знак, сказав: Кого я поцелую, Тот и есть; возьмите Его и ведите осторожно. И пришед тотчас подошёл к Нему и говорит: Равви! Равви! И поцеловал Его. А они возложили на Него руки свои и взяли Его»…