– Не сдержал ты слова, не сдержал, – ее голос терялся в завываниях ветра. – Тебя нет, и его нет…

Город оживал и расправлял свои легкие. А тем временем архитектор Петрозаводска разрывал телефонные линии соседа-захватчика, чтобы вернуть вывезенные из карельской столицы памятники.

А ему со всей милостью отвечали.

– Вы простите, сердечный вы наш, но никак не можем выполнить вашу просьбу.

– Отчего же не мочь?

– Ленина мы вам хоть сегодня отправим. А вот с Кировым как есть беда приключилась, пропал без вести, никак не найдем.

Делать нечего, пришлось кланяться Манизеру2 и заказывать новый памятник. Тот возьми да и прими заказ, да нового Кирова и отлей в Ленинграде. Тем же годом памятник возвели на прежнем месте.

Прошло ни много ни мало времени, как раздался звонок и по всем кабинетам стали разыскивать архитектора. Шорох, шепот, искаженные гримасы.

– Слушаю, – приложил он трубку к уху.

– Мы отыскали вашего Кирова. Памятник. Как слышно?

Архитектор округлился и уставился на работников.

– Слышно-то хорошо. Что же, раз нашли, отправляйте!

– Только вот что еще, многоуважаемый вы наш, как бы сказать… Головы-то у вашего Кирова нет.

Сердце Аси начинало биться, когда она проходила мимо новенького памятника. Правда оно тут же замирало, ведь Лёни возле него не было. Только запах черемухи и несданных экзаменов да гул завода поднимались в голубое свободное небо.

– Когда ты угомонишься? Нашла бы кого, – вздыхала мать.

– Он жив, – упрямо твердила Ася, – Кирова вернули и Лёню моего вернут, вот увидишь.

Солдаты возвращались, их встречали цветами, ликованием. Однако Лёни среди ликующей толпы не было.

– Куда же деть его? – не мог спать архитектор.

– Коли Киров, поставьте на главную площадь, что ли, только в другом городе, – отвечала жена.

– Какая же ты у меня умница!

– Умница, то-то же, а то все баба-баба…

Ася тяжелой поступью пересекала площадь. Она уже перестала с надеждой вглядываться в лица людей. Ненароком бросила взгляд на памятник. Лёня стоял там, непохожий на мальчонку, которого она проводила на войну. Это был совсем взрослый, другой мужчина.

– Лёня!

Пронзительно раздался крик и растаял в воздухе. Он схватил ее и кружил, пока они не упали в ноги бронзовому приятелю.

Местные все знают эту историю, ну а приезжие и не ведают, что не Киров на площади стоит, а его близнец. А «настоящий» Киров с новой головой в городе Медвежьегорск, куда туристам тоже полезно съездить.

Памятник С. М. Кирову был установлен в 1936 году на одной из центральных площадей Петрозаводска – площади Свободы, которая после этого получила его имя. Бронзовая скульптура действительно была отлита в двух экземплярах (вторая на данный момент установлена в городе Медвежьегорске). С. М. Киров изображен стоящим, в гимнастерке, подпоясанной «офицерским» ремнем, брюках-галифе и высоких сапогах. Указательным пальцем правой руки С. М. Киров символически показывает на землю Карелии, богатства Севера, в освоении которых он принимал деятельное участие.

Во время оккупации Петрозаводска финскими войсками в период Великой Отечественной войны памятник был демонтирован. Восстановлен в 1945 году.

Тихой летней, хотя может и зимней морозной, ночью Сергей Миронович переминался с ноги на ногу и еле сдерживался, чтобы не опустить руку. Как ему все осточертело. Этот город, люди, дурацкие насмешливые статуи с соседнего фронтона, хихикающие туристы, фотографирующие его в непристойном ракурсе из-за третьей колонны.

Но больше всего раздражал Петр Лексеич на набережной. Сергею Мироновичу всегда казалось, что хозяин и основатель города как-то по особому надменно косит на него одним глазом, словно сердится на Сергея Мироновича за неизвестные тому прегрешения. «Больно надо», – думал уязвленный Сергей Миронович в минуты острого одиночества. В глубине души он считал Петра Лексеича вполне правильным товарищем, с которым ему было что обсудить. И не этот хилый городишко, а целый Ленинград. Но Петр Лексеич всегда молча смотрел на озеро, отгородившись от остального монументального сообщества. Вот и сегодня, с трудом сдерживая то ли тоску по хорошей компании, то ли глухое раздражение, Сергей Миронович зыркнул на его недобитое императорское величество и предался невеселым думам о судьбах памятников.