По деревням стали распространяться и слухи об особенной жестокости противника. Будто бы немцы отрезали женщинам груди, топили детей в колодцах и убивали всех мужчин.

А крестьяне, фактически традиционно безвылазно жившие в своих деревнях, невольно верили в эти слухи, распространяемые не только пропагандой, но и подхваченные самими крестьянами.

И со звуками приближающихся дальних выстрелов и запаха гари они верили даже в то, что захватчики – это одноглазые чудовища.

Ведь вышедший ещё 25 мая 1915 года специальный царский указ требовал уводить всё мужское население возрастом от 18 до 50 лет вместе с семьями и необходимым домашним имуществом.

А для тех, кто не хотел эвакуироваться создавались сложные условия проживания около линии фронта. У них реквизировали скот и вводили огромные платежи на содержание армии.

Не дожидаясь прихода армии, некоторые испуганные жители бежали, пытаясь отсидеться в лесах и переждать опасность. Тогда казаки сжигали пустующие в деревнях дома.

Колоны беженцев шли по дорогам Западной Беларуси на восток и днём и ночью.

Главная дорога от Бельск-Подляски на Гайновку была буквально забита крестьянскими телегами и скотом.

По пути люди обменивались новостями о страшной войне.

А вновь попавшие в колонну беженцы стали осознавать, какая судьба их теперь тоже ожидает. Многих охватил страх, кто-то паниковал.

Тогда добрый Пётр Васильевич успокаивал паникёров:

– «Сяляне, ды не турбуйцеся (беспокойтесь) вы, не хвалюйцеся (волнуйтесь) так! Вайна усё роуна скончыцца (закончится), и урад (правительство) дасць вам кампенсацыю, заплациць за страчанае (утраченное)».

По широким шоссе крестьянские повозки иной раз ехали и в четыре ряда.

Кое-где, из-за непредвиденных остановок чьих-либо повозок, возникали заторы и движение останавливалось.

Один затор чуть было не образовался на глазах Петра Кочета.

На обочине шоссе стояла запряжённая телега со слетевшим с оси колесом. Беспомощные женщина с мальчуганом суетились около телеги, изо всех сил стараясь, но, не зная как, насадить колесо обратно.

И никто вокруг и не думал помочь им. Чужое горе никого уже не трогало. Телеги лишь объезжали их, снижая рядность и тем самым создавая затор.

Добрая и отзывчивая Гликерия первой попросила Пётра остановить их телегу и помочь.

За ними остановились и остальные телеги из их кортежа, а Пётр подошёл к несчастной.

– «Ну, што, гаротная (горемычная), не атрымливаецца (получается)? Зараз дапамагу! Бора, Пеця, нясице инструмент!» – велел он сыновьям.

Для мастера это дело оказалось лёгким. Подложив под наклонившуюся переднюю ось телеги рычаг – запасную оглоблю, Пётр Васильевич приподнял край телеги, а сыновья ловко насадили колесо на ось. А затем отец вбил новую чеку, вместо обломившейся и ранее вылетевшей.

– «Дзякуй, милы чалавек!» – поблагодарила повеселевшая женщина, садясь на свои долгушки.

– «Ну, Бацька, ты и асилак – далгушку падняць!» – восторгался Борис, а с ним и Петя.

– «Тут справа (дело) не у силе, а у рычагу!» – потрепал отец обоих сыновей по головам.

Они пропустили проезжающую мимо повозку с ранеными, и вновь вернулись на шоссе. Но Григорий Денисюк неприминул сделать очередное фото на память.

А по пути на восток беженцев поджидали новые проблемы. Вскоре стало не хватать питьевой воды и дерева для костров.

Лето было жарким, пить хотелось и людям и лошадям и скотине, а колодцы быстро обезвоживались и пересыхали.

Поэтому для питья приходилось брать воду из рек, озёр и даже болот. А вскоре не стало хватать еды и корма для скота.

А через несколько дней колонна столкнулась и с последствиями болезней – тифа и холеры. По дороге всё чаще стали появляться холмики свежих могил.