Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 236

В Вене 21 ноября (по стар, стил.), после десяти часов вечера, офицер, выходя с письмами, следуемыми для отправки на почту, из квартиры вице-канцлера Шенборна, находившейся при дворце, наткнулся на неизвестного человека, шедшего по лестнице в больших сапогах. Незнакомец на ломаном немецко-французском языке требовал немедленного допущения к вице-канцлеру. Ему сказали, что если дело, то он может явиться утром в 7 часов, в канцелярию, потому что вице-канцлер теперь хочет спать. Незнакомец ломился в дверь и требовал немедленного свидания, говорил, что должен сообщить нечто такое, о чём нужно будет известить тотчас же его величество! Вице-канцлер велел допустить его, принял в ночном халате; незнакомец объявил, что прибыл русский царевич, оставил свой багаж и прислугу в Леопольдштадте, а сам находится на площади в трактире bey Klapperer и хочет представиться вице-канцлеру, так как наслышался о нём много доброго. Вице-канцлер сказал, что оденется и пойдёт к нему сам, а незнакомец объявил, что царевич недалеко и немедля явится к вице-канцлеру, как только пошлют к нему офицера. Не успел вице-канцлер одеться, как царевич был уже перед ним.

Костомаров Н.И. (2). С. 18

Из донесения имперского вице-канцлера графа Шёнборна императору Карлу VI о первой встрече с Царевичем Алексеем: «…Первым словом его было учтивое изъявление особенной доверенности к вице-канцлеру и желание переговорить с ним наедине. Как скоро посторонния лица удалились, он сказал в сильном волнении следующее: «Я пришёл сюда просить императора, моего шурина, о покровительстве, о спасении самой жизни моей. Меня хотят погубить, меня и бедных детей моих хотят лишить престола». Произнося сии слова, царевич с ужасом озирался и бегал по комнате. Вице-канцлер, при внимательном наблюдении удостоверясь по описаниям, что это точно царевич, и принимая в соображение, что другой человек не дерзнул бы так положительно выдавать себя за принца, старался успокоить и утешить его, уверяя, что здесь он в совершенной безопасности; причём спрашивал, чего желает? Царевич отвечал: “Император должен спасти мою жизнь, обезпечить мои и детей моих права на престол. Отец хочет лишить меня и жизни и короны. Я ни в чём пред ним не виноват; я ничего не сделал моему отцу. Согласен, что я слабый человек; но так воспитал меня Меншиков. Здоровье моё с намерением разстроили пьянством. Теперь говорит мой отец, что я не гожусь ни для войны, ни для правления; у меня, однакож, довольно ума, чтоб царствовать. Бог даёт царства и назначает наследников престола; но меня хотят постричь и заключить в монастырь, чтобы лишить прав и жизни. Я не хочу в монастырь. Император должен спасти меня”. Говоря это, царевич был вне себя от волнения, упал на стул и кричал: “Ведите меня к императору!”. Потом потребовал пива; а как пива не было, то стакан мозельвейну».

Вице-канцлер успокоивал его и говорил, что здесь он в совершенной безопасности; но доступ к императору во всякое время труден, теперь же за поздним временем решительно не возможен, и царевич должен сперва открыть всю истину, ничего не умалчивая и не скрывая, чтобы можно было представить его величеству самым основательным образом столь важное и столь трогающее царевича дело, ибо здесь ничего подобнаго до сих пор не слыхали, да и трудно ожидать таких поступков от отца, тем менее от столь разумнаго Государя, как его царское величество.

Царевич сказал: “Я не виноват пред отцом; я всегда был ему послушен, ни во что не вмешивался; я ослабел духом от гонения и смертельнаго пьянства. Впрочем, отец был ко мне добр; но с тех пор, как пошли у жены моей дети, всё сделалось хуже, особенно когда явилась новая царица и сама родила сына. Она и Меншиков постоянно вооружали против меня отца; оба они исполнены злости, не знают ни Бога, ни совести”. Потом снова повторял, что он отцу ничего не сделал, ни в чём против него не погрешил, любит и чтит его по предписанию 10 заповедей; но не может согласиться на пострижение и лишить права своих бедных детей; царица же и Меншиков ищут или постричь его или погубить.