Евфросинья, видимо, не питала взаимных чувств к царевичу и руководствовалась в своем отношении к нему примитивным расчетом – крепостной девице было лестно иметь любовником царевича, обещавшего взять ее в жены. Надо полагать, она мечтала о том, чтобы повторить судьбу Екатерины Алексеевны – возлюбленной Петра, ставшей его женой. Финка из крестьянской челяди учителя царевича Вяземского, она, кажется, не обладала даже привлекательной внешностью. «А была та девка росту высокого, собою дюжа, толстогубая, волосом рыжая, – описывает ее современник, – и все дивилися, как пришлось царевичу такую скаредную чухонку любить и так постоянно с нею в обращении пребывать».[10] Когда в Неаполь прибыли Толстой и Румянцев, Евфросинья быстро сообразила, какой опасности подвергает свою жизнь, связывая свою судьбу с царевичем, и за обещание Толстого женить на ней своего младшего сына (обещание конечно же невыполнимое!) стала усердно помогать Петру Андреевичу. Во время следствия Евфросинья показывала: «А когда господин Толстой приехал в Неаполь и царевич хотел из цесарской протекции уехать к папе Римскому, но я его удержала». Не случайно Толстой снизошел до отправки письма к ней из Твери: он извещал ее о прибытии «в свое отечество государя-царевича» и завершил послание фразой: «Все так исправилось, как вы желали». Истолковать эту фразу можно только так, что Евфросинья желала возвращения царевича в Москву.

Царевич выехал из Неаполя 14 октября 1717 года, а прибыл в пригород Москвы поздно вечером 31 января следующего года. Нет нужды описывать дорожные происшествия и препятствия, чинимые австрийскими властями. Ловкому Толстому удалось успешно преодолеть их – в Москву он доставил беглеца живым и здоровым.

Блестяще выполненное поручение вынудило царя забыть грехи, допущенные Толстым в молодости, и щедро наградить его. Первое пожалование относится к 26 марта 1718 года, когда Толстой получил на Васильевском острове дом, ранее принадлежавший опальному Аврааму Лопухину, «с палатным и прочим строением и со всякими припасы», а также загородное дворовое место, которым ранее владел один из Нарышкиных. По указу же от 13 декабря «за показанную так великую службу не токмо мне, но паче ко всему отечеству, в приведении по рождению сына моего, а по делу злодея и губителя отца и отечества», Толстому был пожалован чин действительного тайного советника и в общей сложности 2638 дворов. Петр Андреевич совершил головокружительную карьеру и сумел обогатиться невероятно: если начинал он службу беспоместным дворянином, не имевшим ни одной крепостной души, то к концу жизни в его вотчинах, разбросанных по 22 уездам империи, числилась 12 521 мужская душа.[11] Указом от 15 декабря 1717 года, то есть еще в то время, когда он вместе с царевичем находился в пути, Толстой был назначен президентом Коммерц-коллегии, а позднее – сенатором. В результате он вошел в число 10–12 вельмож, составлявших верхушку формировавшейся российской бюрократии. Но обе эти должности не шли ни в какое сравнение с третьей – начальника Тайной канцелярии. История этого грозного и мрачного учреждения исторически связана с делом царевича Алексея.

3 февраля состоялся въезд царевича в Москву, где находился двор и куда были вызваны сенаторы, высшее духовенство и генералитет. Сцена встречи царевича с отцом описана современником: «Войдя в большую залу дворца, где находился царь, окруженный всеми своими сановниками, царевич вручил ему бумагу и пал на колени перед ним. Царь передал эту бумагу вице-канцлеру барону Шафирову и, подняв несчастного сына своего, распростертого у его ног, спросил, что имеет он сказать. Царевич отвечал, что он умоляет о прощении и о даровании ему жизни.