Кого не нашли в Кремле, пошли искать в городе. В доме думного дьяка Василия Ларионова нашли каракатицу, которую хозяин держал из любопытства. «А, – решили, – вот этой-то змеей и отравили царя Федора Алексеевича!» Убили дьяка и отца его – за то, что знал про змею и не донес.

Мертвые тела, пронзенные копьями, волочили за ноги на Лобное место. Кричали:

– Вот боярин Артамон Сергеевич Матвеев идет, вот боярин князь Григорий Григорьевич Ромодановский, вот думный дьяк едет – давайте дорогу!

Притащив на Лобное место, рубили бердышами на куски.

– Любили величаться, вот вам и награждение!

Собравшийся народ должен был выражать криками свою радость. Молчавших стрельцы били, называя изменниками.

Ивана Нарышкина и отца его, Кирилла Полуектовича, в этот день так и не нашли – они укрылись в покоях младшей царевны Натальи Алексеевны. Надежно попряталось и много других бояр из списка. К вечеру стрельцы утомились. Выставив у кремлевских ворот крепкие караулы – чтобы мышь не проскочила, – разошлись по слободам с криком: «До завтра!» Ночью их пьяные толпы врывались в дома москвичей с требованием угощения; за отказ кололи копьями лошадей, убивали хозяев.

Над Кремлем повисла мертвая тишина. Но сон не шел ни в царские палаты, ни в другие покои, где собрались уцелевшие бояре. Везде обсуждали события страшного дня, гадали, что будет завтра. Петр, в кафтане и сапогах, лежал на кровати в объятиях Натальи Кирилловны, также одетой. Он слушал тревожный разговор матери с боярынями, но в ушах у него стоял тысячеголосый крик разъяренной толпы, а перед глазами склабилось скуластое рыжебородое лицо и плыло, качаясь, Красное крыльцо, залитое кровью… Вдруг лицо его перекосилось, плечи свело судорогой, горячо стрельнуло в щеку, потом еще, еще… Он негромко застонал – скорее от испуга, чем от боли. Наталья Кирилловна в ужасе вскрикнула; боярыни засуетились вокруг них…

Стрельцы вернулись рано утром. Искали главным образом старших Нарышкиных, отца с сыном, и доктора Стефана, которого обвиняли в отравлении Федора Алексеевича. Нарышкины спрятались в покоях царицы Марфы Матвеевны – в полутемном чулане, набитом пуховиками и подушками; дверь в чулан оставили полуоткрытой. Хитрость удалась. Несколько стрельцов сунулись в чулан, потыкали копьями подушки и пошли прочь.

– Видно, наши здесь уже были!

Зато нашли в городе Языкова – он шел, переодетый, в церковь Николы в Хлынове, укрыться у знакомого священника. Постельничего опознал его же холоп, случайно попавшийся навстречу. Языков дал ему дорогой перстень, умолял не выдавать стрельцам. Холоп перстень взял и тут же кликнул стрельцов. Они отвели боярина на Красную площадь и зарубили. Убили также старика Долгорукого, про которого его дворовый донес, что он грозится перевешать убийц своего сына на зубцах стен Белого и Земляного города.

Софья вышла из терема, ходила по дворцу, распоряжалась. Стрельцы беспрекословно слушались ее, шумно приветствовали. С их одобрения она назначила новых начальников приказов: Посольского – князя Василия Васильевича Голицына, Стрелецкого – князя Ивана Андреевича Хованского, Рейтарского и Пушкарского – боярина Ивана Михайловича Милославского. Под предлогом восстановления спокойствия она зашла в сопровождении стрельцов в покои Натальи Кирилловны. Спросила, не опасно ли царице с государем оставаться во дворце.

– Пусть едет к себе в Преображенское! – закричали стрельцы. – Или пусть идет в монастырь, как подобает царской вдове! Мы хотим, чтобы царствовал Иоанн Алексеевич.

К вечеру, озлобленные неудачными поисками Нарышкиных, стрельцы снова ушли восвояси, грозя, что если им завтра не выдадут Ивашку с отцом, то они перебьют всех во дворце.