– Я… Я уничтожила их. Спалила! Почему они снова появились?

– Кто?

– Пуанты, мать твою. Долбанные, сраные пуанты проклятой гадины!

– О чем речь? Какие «пуанты»?

– Ты что, не видишь? Вот же они. Прямо перед носом!

Все уставились на пол, но ничего, кроме осколков и, разорванного на несколько крупных частей, полотна не обнаружили.

– Ты об этом твердишь? – поинтересовался Серафим, аккуратно сложив кусочки воедино. На холсте рваными, точечными мазками была изображена хрупкая, тонкая балерина: спиной и в па на одном носке. – У натурщицы идеальное тело, – отметил он, с любопытством рассматривая картину. – Художник отлично проработал образ и точно передал полное погружение в танец. У девушки талант. Здесь есть балетная обувь, но она прорисована так, что взгляд особо не падает. Куда уж понять, кому они принадлежат. Тебе мерещится.

Анжелика сердито цокнула, обругала ничего не понимающего в искусстве франта и, решив, что ее окружают идиоты, грубо оттолкнула Венеру. Собираясь доказать правоту, она потянулась к окаянным туфлям, но на полпути замерла. Девушка таращилась на рисунок, открыв рот. Пронзительно пискнув, она впала в ярость, вцепилась в ближайший к ней обрывок холста и стала крошить его в пыль, приговаривая:

– Стерва не может быть жива. Я уверена. Она сдохла. Никто не отберет у меня заслуженного звания! Я не позволю все испортить: ни сейчас, ни тогда!