И тут она все-таки расслышала… Да, это сторонний звук… Один из тех, на которые никогда не обратишь внимание, пока не окунешься в омут абсолютной тишины. Звук чужого дыхания. Совсем рядом, но будто сквозь…

Робкой непослушно вялой рукой заключенная дотронулась до каменной поверхности стены, подле которой протянулось, утопая во мраке ее бесконечно длинное тело. Да, это стена – стена дышала холодом и муками загробной бездны… Но все-таки это был живой звук: хриплый, натужный, приглушенный и угасающий. И снова скользнула ее ладонь по плотной каменной кладке, как по выпирающим ребрам коченевшего тела, в поисках жизни – в поисках источника этого звука – единственной крохотной зацепки – лазейки в мир сущего… Пальцы провалились в какое-то углубление – небольшое – ладонь едва протиснуть – но чуть глубже… По коже руки пробежал морозцем поток воздуха. Воображение мгновенно прорисовало в ее сознании зловещий образ – приоткрытый каменный рот этой ледяной стены, с тысячью острых зубов, готовых в любой момент сомкнуться, перегрызая ее тонкую кисть. Быстро отдернула руку, и в это же время из обнаруженного отверстия донеслось протяжное душераздирающе постанывание.

Заключенная собралась духом, чуть придвинулась к странной выемке.

– Кто здесь? – прошептала она, и содрогнулась от собственного голоса, так оглушительно взорвавшегося в черной пустоте.

Ответа не последовало.

– Умоляю вас, отзовитесь… – проговорила она еще громче, – Я же слышу, что вы где-то рядом, – и снова прислушалась.

– Никого здесь нет, – ответила стена. Голос был сдавленным, задушенным, едва различимым, полным отчуждения и боли… Но, несмотря на это, молодым.

Странно… Разве стены узилищ не должны обладать голосом старца? – подумала она, придвинувшись еще ближе к каменной выемке.

– Кто ты? – спросила заключенная.

– Никто, – равнодушно отозвалась стена.

– Но имя-то у тебя есть?

– Какая тебе разница? – огрызнулась стена.

– Ты давно здесь?

– Не знаю… Что значит давно?

– Сколько дней? Или, может, месяцев?

– Не знаю… Тут время не течет – оно неподвижно и твердо, как скала… Ведь нет ничего, чем можно его измерить. Разве что собственным дыханием… Только, кажется, я уже умер и не могу дышать.

– Ты жив… Я слышу, как ты дышишь. И я с тобой разговариваю. А я-то все-таки живая.

– Ты в этом уверена? – печально спросила стена.

Заключенная не ответила. Снова протиснула руку в каменную пасть, теперь уже дальше и глубже, пока не смогла распрямить ладонь по ту сторону преграды. Там было пусто.

– Можешь подойти? Я просунула руку в твою камеру. Прикоснись ко мне.

– Зачем?

– Хочу чувствовать, что рядом есть человек. Мне страшно…

– Я уже не человек, – горько усмехнулась стена, – я чудовище. Сам себя боюсь. Хорошо, что здесь темно, и я не вижу, что со мной сделали, но… Я не осмеливаюсь даже прикоснуться к своему лицу, потому что знаю, в нем уже нет ничего человеческого.

– Почему? Тебя избили? Покалечили? Что с тобой?

– Иногда они приходят, чтобы отвести меня туда, и… Я закрываю глаза, чтобы случайно не увидеть где-нибудь свое отражение, – сбивчиво продолжил голос, будто не слыша ее вопросы, – мне все равно, что они со мной делают, и зачем им это нужно. Просто хочу, чтобы все закончилось. Хочу, чтобы это тело поскорее сгнило, исчезло, хочу, чтобы, наконец, заткнулся мой разум…

– Господи… Да что же они с тобой делают? Тебя пытают?

– …Потому что разум все время твердит, что я заслужил это… что я заслужил…

– Да какое же преступление нужно совершить, чтобы заслужить такое?!

– Тебя за что посадили? – спросил голос, в очередной раз проигнорировав ее вопрос.