– А что? Какая есть – такая и есть. Не успеем ногу разработать до свадьбы, значит, будем так жениться.

– Как? Чтобы я на свадьбе с палкой была? Ну, уж нет, ни за что!

– По всему видно, – рассмеялся он, – дело на поправку идет! Впервые ты согласилась со мной, что у нас будет свадьба. Во-вторых, что я слышу? Любочка хочет к свадьбе выздороветь, чтобы танцевать со мной первый вальс?! Значит, так оно и будет! Желание пациента – залог выздоровления!

– Нестеров, откуда ты взялся на мою голову?..

И они стали целоваться, забыв, что в соседней комнате сидят родители и наверняка прислушиваются, что происходит в комнате дочери.

Отстранившись, чтобы ситуация не вышла из-под контроля, Люба сказала, задыхаясь и поправляя кофточку:

– Все, все, Сереж… Что у тебя на работе? Все в порядке?

– А что там может быть?

– Не знаю, но мне кажется, у тебя что-то произошло. Или это секрет и нельзя никому рассказывать?

– В принципе, ничего особенного не случилось. Просто в очередной раз я стал объектом воспитания нашего начальника отделения, любимого и несравненного Борис Максимыча Короткова, будь он неладен. Я тебе не рассказывал про Короткова? Не может быть! Это же выдающийся человек, уникум! Второго такого во всем Комитете нет! Как у нас говорят: «Кто прошел Короткова, тому никто не страшен»… Пропади он пропадом! – Нестеров не заметил, как завелся. – Знаешь, как он нас воспитывает, как учит отрабатывать документы? Приносишь на подпись исполненные запросы, а это вот такая пачка ежедневно, – Сергей показал пальцами расстояние сантиметров в пять. – Поднимет Борис Максимович голову и скажет: «Оставь, я позвоню». Голос спокойный, но противный, ужас. Сколько времени пройдет, десять минут или час, неизвестно, бывает по-разному. Потом вызывает, и, как только заходишь, уже понимаешь, что будет.

– Это как?

– Видишь ли, у него вот такая лысина… – Нестеров на своей голове пальцем очертил полукруг. – А вокруг венчиком седые волосы, а в середине лысины три волосинки на перекосинки! Если быть точным, то пять, я считал. Так вот, если он в спокойном состоянии, эти волосики у него на лысинке лежат себе тихонечко, будто спят. Сие означает, что все нормально; документы возьмешь и пойдешь себе дальше. Но если волосики стоят, то жди какой-нибудь гадости. Например, он возвращает всю пачку документов неподписанной и говорит тихим, противнейшим голосом: «Исправь ошибки – потом приходи»… Представляешь, это же тридцать – сорок документов! И где искать ошибки, если он пометок не сделал? Я однажды часа три просидел, не мог найти! Чуть с ума не сошел, пока Сашка не пришел. Он прочитал бумаги, которые я подготовил, и нашел ДВЕ! пропущенных запятых и ОДНУ! орфографическую ошибку во всех сорока с чем-то документах. Даже не ошибку, а опечатку… Бред какой-то! Садист! Что в этих ошибках криминального, не понимаю! – Нестеров был на ногах. Натура артистическая, он, рассказывая, одновременно представлял все в лицах. Люба и подумать не могла, что у него такие способности. А она в этом знала толк: еще в средней школе занималась в театральной студии МХАТа и в институте играла в команде КВН.

Сергей так вошел в роль, что ничего не замечал вокруг.

– Но самая страшная – это третья стадия. Волосики стоят… – Пальцами Нестеров изобразил процесс. – Он, сидя на стуле, начинает медленно, не повышая тона, говорить что-нибудь в таком роде: «Какие оценки у вас были по русскому языку? Вы давно окончили среднюю школу? Вам никто не говорил, что вы абсолютно безграмотный человек? Нет? Так, я вам это говорю!» По мере того как он говорит, у него над ушами торчком встают седые волосы, краснеет лицо, глаза наливаются кровью, багровеет лысина! Одновременно Коротков медленно встает и последние слова не произносит, а выкрикивает так, что кровь в жилах стынет! И тебя охватывает ужас, чувствуешь себя лилипутом перед великаном, кроликом перед удавом!