– Паковать герметично вещи, для заплыва. Надо продумать, что взять, как это компактно разместить в пакетах.

***

Что чувствует человек, когда на него направлено дуло автомата? Да вообще любое оружие. Даже обычный кухонный нож. Когда он точно знает, что в магазине и в патроннике не пластмассовые шарики. Скорее всего, он либо впадает в ступор, либо паника заставляет поступать неадекватно, лихорадочно дёргаться и суетиться, что раздражает вооружённого. Другие в такой момент начинают судорожно соображать и искать выход из сложившейся ситуации. Бывает, что особо впечатлительные натуры обделываются. И за эту психосоматическую реакцию бедолаг нельзя винить а, тем более, смеяться. Бывает наоборот, человек собирается и мобилизуется. Всё зависит от склада нервной системы, психического состояния, эмоциональной закалки и, возможно, ещё от жизненного опыта. А он подсказывал сейчас Николишину и Денисову, что, если их не прикончили сразу, то какое-то время удастся пожить. Значит, есть ещё, пусть и небольшой, но всё же шанс на спасение. Поэтому непроизвольная дефекация ребятам не грозила.

– Гек, как ты думаешь, наши слышали выстрелы? – спросил Алексей.

– Стилшвайген! – офицер угрожающе повёл вальтером и, указал направление в сторону опушки леса:

– Ауфмарширен! Ком! Шнель! Флинк!

– Кажется, к нам поступило приглашение направить стопы в сторону любезно предоставленной нам автоматизированной механической повозки, – Генка указал рукой в направлении опушки. – Смотри, там за деревьями грузовик. Надеюсь, с кондиционером. Гостеприимные добрые люди, но с плохими манерами, решили подвезти нас до берега.

Алексей рассеянно слушал Генкин трёп, за которым угадывался плохо скрываемый страх. У него у самого мысли в голове прыгали словно бешеные обезьяны в клетке. Он редко, когда был чем-то испуган или выходил из себя (боевые искусства и психологический аутотренинг приучили не бояться ни соперников на ринге, ни хулиганов на улице, воспитали в нём невозмутимость и философское отношение к негативу), но невероятность и, в то же время, реальность происходящего, возможный очень-очень нехороший исход всей этой истории – всё это вызывало сейчас непроизвольную внутреннюю дрожь. Сказывалось длительное отсутствие в «мирной жизни» настоящего стресса и опасности. А ещё, пока шли к машине, иглой прошивала мозг тревожная мысль:

«Как там семья? Кто позаботится о жене и детях?»

Внутреннее состояние Николишина было не лучше. Он вспомнил Толстовского Петю Ростова. «Неужели меня, того, которого все любят, вот сейчас не станет…» Да, сознание никогда не смирится с фактом исчезновения самого себя.

Когда подошли к опушке и увидели грузовой камуфлированный «опель», голос Денисова прозвучал нетвердо:

– Происходит что-то запредельно нереальное. Может быть, это всё-таки розыгрыш? Жестокий, но розыгрыш? Помнишь, у Пельша были фантастические разводки.

– Ага, с настоящими пулями и крутым рукоприкладством? До кровянки?!

Геннадия и Алексея с помощью пинков и гавканья на немецком затолкали в машину.

В кузове, покрытом брезентом, уже находилось человек десять в гражданском. Женщин не было. Синяки и кровоподтёки на лицах некоторых пленников говорили о том, что с ними не церемонились. С двух сторон у заднего бортика на жёсткой деревянной скамейке сидели два автоматчика в камуфляже. Тяжелые взгляды из-под касок сверлили людей, оказавшихся в кузове. Сзади через пологи брезентового тента за грузовиком просматривался мотоцикл, навязчиво тарахтевший движком. Один дюжий фриц в надвинутых на глаза мотоциклетных очках в собранном напряжении располагался за рулём, другой в коляске. Закреплённый на ней MG-38 по-хозяйски приглядывал за грузовиком. О побеге мог мечтать только самоубийца.