Для начала людей разделили на три категории. Первая, с необратимыми повреждениями кода, выполняла самую тяжелую физическую и умственную работу, в возрасте 9 лет таких, как правило, стерилизовали. В 99 процентах случаев внешние уродства этих людей были видны невооруженным глазом. Семьи детей первой категории выставлялись на посмешище, лишались заметной доли кислорода, переселялись в небольшие комнаты и, соответственно, в таких условиях умирали раньше. Пользы для общества от них не было.

Вторая – внешне здоровые люди, но с потенциально опасными для потомства болезнями в генетическом коде. Их тоже стерилизовали, но работу и досуг они выбирали себе самостоятельно, что им по душе, а их семьи сохраняли многие прежние привилегии, кроме кислорода для некоторых родственников.

Третья – здоровые, способные обеспечить городу хорошее потомство люди. Таких обязывали заводить семьи и всячески поощряли. Политические методы исправления демографической ситуации сработали: примерно с 2190-х население всех городов стало расти и росло до сих пор. Были и неофициальные законы, обязательные для всех жителей Воронежа, в частности постельные – для лиц третьей категории. Они передавались из поколения в поколение, в городах могли немного разниться, но в целом были очень похожи. Среди таких законов, например, цвет постельного белья на время зачатия ребенка, он мог быть алым, красным, фиолетовым или розовым; объем работы для мужчин снижался; дневной контакт между супругами минимизировался; ночью в комнаты пускали легкий запах феромонов. С момента фиксации беременности и до возраста ребенка в два года наступала «белая» пауза, после нее все начиналось вновь, пока супругам не исполнится по сорок лет. Обычно семья имела около восьми детей, но Наташина – исключение. У нее был только один брат и старые родители. Посмешище!

Когда Наташа узнала, что попала в третью категорию, она и ее близкие пришли в восторг, ведь теперь ее старший брат Антон мог участвовать в экспериментах по чистке ДНК (до которых допускались единицы). А если у нее родится здоровый ребенок, то родственники до третьего колена будут получать достаточно кислорода до ста лет. Из-за брата второй категории семья не могла получать кислород на всех. Антона в девять лет не стали стерилизовать, так как у него была маленькая сестра, внешне и по анализам обещавшая попасть к третьим. В четырнадцать, когда сестре было девять, его забрали на эксперименты на год, чтобы отработать механизм чистки кода для перевода в престижную категорию; порой это срабатывало. Эксперимент длился двадцать лет, но девятнадцать из них парень жил обычной жизнью в обществе вторых.

Общая тревога из-за лишения кислорода передавалась Наташе на интуитивном уровне. Их семью хорошо знали в городе, как и все семьи со здоровыми детьми. Жители искренне радовались, как казалось, их появлению на улице, про них снимали фильмы, писали книги, вешали повсюду их портреты. И тихонько посмеивались над их немногочисленностью. Мама и папа никогда не упрекали старшего сына и себя за генетическую ошибку и не сложившиеся зачатия, свой долг они выполнили, как сумели, можно было и умирать. Они жили в роскоши и подарили детям возможность тоже ею насладиться. Людям третьей категории не страшно умирать, не больно. Первые могут задохнуться от нехватки кислорода или от болезни в любой момент. Прямо на обеде или в лифте, за этим нелегко наблюдать. Такое ощущение, что перед смертью их специально выпускали из комнат на всеобщее обозрение. Конечно, это сказывалось на отношении к смерти вторых и третьих. Вряд ли кого-то пугал переход в новое измерение жизни, в котором, согласно «Гневу», имелись неиссякаемые источники кислорода, а для первых – шанс переродиться в человека другой категории. В «Гнев», так или иначе, верили почти все, а вот в физическую жизнь после смерти – почти никто. Ходили слухи о другом учении, что после смерти нет ничего материального, только дух и единение с Богом. Это уже походило на правду и очень нравилось первым. Что действительно пугало красивых людей, так это боль при смерти. После сорока любой третий мог обратиться в министерство с запросом о безболезненной смерти, например, если ему хотелось попасть в иной мир, или кислород был на исходе, или имелась какая-то неизлечимая болезнь. Что касается вторых, так они могли обратиться туда в любом возрасте, если, конечно, с ними не проводили эксперименты. Наташины родители не верили ни во что, поэтому умирать не спешили. Они по-настоящему наслаждались своей известностью, легкостью и превосходством. И как от всего этого отказаться? Ровно в сорок так поступили бабушки и дедушки Наташи и Антона. У них вера была покрепче.