– Так точно, есть такой.

– Мне необходимо с него снять показания, – он расстегнул шинель и достал из внутреннего кармана кителя бумагу, – вот разрешение на производство допросных мероприятий.

– Прошу, – поручик после прочтения поданной бумаги показал рукой, – пройдёмте в допросную камеру.

Жуков последовал за дежурным по длинному коридору, поручик отворил железную скрипнувшую дверь.

– Подождите в камере, я сейчас доставлю Кондратьева.

Михаил прошёл в открытую дверь. Камера была небольшой четыре на четыре аршина, под потолком располагалось небольшое зарешётчатое окно. Два стола, прикрученных к полу, один для делопроизводителя, что должен вести протокол допроса, и второй, по обе стороны которого стояли два стула – для следователя и допрашиваемого.

– Господин Жуков, – раздался голос дежурного и был введён задержанный Кондратьев. Сразу же показалось, что камера стала вдвое меньше. Богатырская фигура заслонила собой дверь. Точно гласит народная мудрость – косая сажень в плечах.

Михаил улыбнулся при мысли о том, как этот медведь влез к несчастным крестьян, не произведя ни единого постороннего звука, пробрался по заставленному посудой столу, вернулся назад и все проделал в кромешной темноте.

– Прошу. – Михаил указал маленькой рукой, как казалось в сравнении с лопатой Кондратьева, на стул.

Фаддейка сел и голубыми глазами начал рассматривать тщедушную фигурку молодого человека в мундире, как ему показалось.

– Моя фамилия Жуков, – представился он, – я помощник Ивана Дмитрича Путилина.

– Нижайший поклон любезному Иван Митричу, – улыбка разлилась на лице задержанного, – давненько с ним не встречались, хотя, по чести сказать, нет особого желания попадать в его цепкую хватку.

– Передам непременно.

– Так какое ко мне дело, господин хороший, – начал без предисловия Фаддейка, – не нравится мне хождение вокруг да около. Я человек простой, мне сразу выложь без виляния, получи по чести ответ и с Богом.

– Если не нравятся тебе хождение по пустому, то тут такое собственно дело, – Михаил запнулся, обдумывая свои следующие слова, принял решение и сел напротив Кондратьева, положив руки на стол, тяжело вздохнул, – до ареста ты, наверное, слышал, что недалеко от харчевни, что ты посещал в последнее время, – он произнёс название харчевни для рабочего люда, – найден зарезанный человек.

– Может слышал, может нет. Не знаю. Мало ли чего происходит в наших краях.

– А говорил, что без околочностей?

– Какое дело меня не касается, господин хороший, так оно мне без надобности, – пожал плечами Кондратьев.

– Хорошо, – Михаил достал из кармана фотографию и протянул Фаддейке, тот внимательно посмотрел, поначалу положил на стол, потом вновь взял и поднёс к глазам, прищурив их, словно силился вспомнить.

– Постой. Да это ж Гришка?

– Откуда его знаешь?

– Так за чаркой, как водится, и познакомились, – вскинул вверх брови, удивлённым взглядом впился в лицо Михаила, словно внезапно озарило, – так это его?

– Да.

– Вот дела, – присвистнул Фаддейка, – он же к себе в деревню собирался, подкопил, говорил, деньжат то ль на коровёнку то ль лошадь,. я уж не припомню. Пора, говорил, домой, надоел город, душа в деревню рвётся. Вроде бы не дрянь человек был. Да уж.

– А когда он собирался возвращаться?

– По весне, как раз к севу. Соскучились, говорил, руки по земле.

– Может и фамилию его припомнишь?

– Постой—ка, – он повернул в сторону голову, зашевелил губами, произнося что—то беззвучно, пальцами поскрёб щетину. – Говорил же он, говорил, ей Богу, говорил. У нас, говорил, в роду… в их роду… да, то ли Евсеев, то ли Еремеев. У нас в роду младшие всегда в город подавались. Точно, Еремеев, – он от радости даже ударил себя по ногам.