Вот почему ее так ценили самые разные люди. Все же редко встретишь человека, у которого есть все, что уже не нужно другим.

Как говорила чудесная актриса? «Наше искусство – дым». Зоя Борисовна тоже могла сказать так. Многие десятилетия она только и делала, что старалась скрасить современникам жизнь.

Когда что-то надо, то это к ней. Причем по самым разным поводам. Даже когда она слушала стихи, это выходило у нее замечательно.

Не только обрадуется чужому произведению, но сразу запомнит. Включит в копилку памяти и уже никогда не забудет.

Как-то Ахматова чуть не с укором сказала: «Читать при Зое один раз – это слишком много».

А разве можно пропустить? Все же одна жизнь с этими текстами, а совсем другая без них.

Не только Ахматовой и Пастернаку были нужны эти ее качества, но и Шостакович их оценил по достоинству.

Однажды сказал после концерта: «Вы так слушали!», будто слушать музыку – это почти то же, что ее исполнять.

Зоя Борисовна выступала не только в пассивной роли свидетеля. Случалось и ей что-то предложить.

Это только кажется, что если жестикуляцией поэт не уступает патрицию, то свои проблемы он может решить сам.

Сложнейшие преграды Ахматова преодолевала легко, но иногда едва не впадала в панику. Требовала все бросить – и ехать к ней ставить чайник.

После звонка Анны Андреевны Томашевская сразу начинала собираться. Тут ведь не только в чае дело, а в том, что поэту не с кем трапезу разделить.

Она и Зощенко смогла порадовать. В поздние годы он ел помалу, а ее яблочный пирог проглотил целиком.

И пяти минут не прошло, а на тарелке ничего нет. Она даже вслух выразила удивление столь кардинальным решением проблемы.

– Вот это да! А говорят, будто вы ничего не едите.

Михаил Михайлович не подхватил шутливого тона и печально сказал:

– Дело в том, что Верочка ничего не умеет делать. Только чай заваривает. И то только в своей чашке.

Следовательно, пирог Зои Борисовны – нечто большее, чем пирог. Чтобы все получилось так, как она задумала, мало одних кулинарных способностей.

Когда-нибудь напишут историю читателей. Будет она, конечно, потолще, чем история литературы.

В одном из томов найдется место и Зое Борисовне. Здесь будут с благодарностью отмечены все поставленные ею чайники и приготовленные пироги.

Вообще-то миссия у нее не очень определенная. Читатель-советчик-врач. Трудно сказать, какое слово в этой триаде важнее.

Бывает, типографский шрифт не спасает от забвения, а какое-то одно устное высказывание остается навсегда.

Случались в ее жизни разговоры, которые ничем не уступают стихам. Потом она вспоминала некоторые фразы и твердила их как поэтические строчки.

Ведь авторы-то какие! Зощенко, Ахматова, Заболоцкий… К уже существующим собраниям сочинений можно добавить еще не один том.

Все эти реплики, когда-то неосторожно оброненные авторами, долгое время существовали на правах рукописи.

А что за права у рукописи? Практически никаких. Одна надежда на то, что кто-то их сохранит.

Вот она и хранит. Причем не только контур, но такие подробности, которые вообще не должны уберечься.

Это тоже воспитание. Все-таки дочь самого знаменитого заведующего рукописным отделом Пушкинского дома.

С точки зрения ее отца, произведение как здание. Венчает его беловик, но ему предшествуют многочисленные варианты.

Борис Викторович как никто знал цену опискам, зачеркиваниям и вставкам. Умел представить стихи и прозу как долгий процесс.

«Все классические писатели, – писал Томашевский в работе «Писатель и книга», – были когда-то современными писателями; будем думать, что кое-кто из современных нам писателей станет классиком».