ДУСЬКА: Отцами нашими посеянная – да!…/

Черпает ладонями туман, подносит к его рту.

Возьми, попей, иначе не успеешь…/ Уже туман спускается к реке…/ Пора и мне.

ДАНИЛА: Русалка ты? Наяда?!…/ О да, признаюсь я, однажды подсмотрел…/ Как вышла из воды ты обнажённой…/ И я в кустах чуть не сошёл с ума!…/

ДУСЬКА: А у колдуний всякие наряды…/ Но этот мне милее, посмотри!/

ДАНИЛА: Трепещут лоскутки на твоих бёдрах!…/ Туман тебя уводит за собой…/ И васильки, в нём растворяясь, тонут…/ Я слышать не хочу твоё «прощай»! …/

Дуська, улыбаясь, отступает в тень и пропадает. На стогу появляется петух.

Пусть трижды пропоёт петух горластый…/ От этой сказки я не откажусь!/

Кричит петух. Данила вздрагивает, поднимается, с удивлением оглядывается по сторонам. Опять видит наверху петуха.

Я спал, или…? Всё на своих местах. И солнце, и я, и стог, и петух…

Слышится голос: «А татарин помер!»

А татарин умер. Бежал за милицейской машиной, кричал: «Сёмка не виноватый! Сёмка не виноватый!» От тех только пыль… А татарин помер. А? А кто это сейчас сказал? Ты, Петя-вещун? У-ди-вительно! О, голова моя, башка! Что со мной? Укол? Мне же нельзя! Отец, отец…

Радио играет траурный марш.

Что ж я здесь торчу, когда… Там же… Ну, костыляй, Данила, к людям! Не сходи с ума, папка далеко, не поможет!

Делает шаг и валится опять в солому.

ОПЯТЬ ВИДЕНИЯ, ИЛИ ПЕТУШИНЫЙ СПИРИТИЗМ.

Стог. Время суток неизвестно. Блуждающие лучи, огоньки, переливы света в тумане. Четверо в балахонах, в венках носят вокруг стога «весёлой» расцветки гроб. Это Семён, Анюта, Дуська и Данила. То и дело слышно шипение, как будто где-то опускают в воду раскалённое до красна железо. Сквозь этот шип доносится из радио траурная мелодия. Наверху стога медленно поворачивается, застывший как флюгер, петух. Процессия идёт в ту сторону, куда он повернётся.