Из дверей комнаты слышатся голоса: «Мне это уже вот где! – Я тоже уже не могу! Я устала!»

АДЕЛ. ЕРМ. Всё не мирятся. А зачем в голову брать-то? Ну. Наговорили друг дружке, а в голову зачем брать? …Ии, батюшки, у меня ж там… (быстро уходит).

Из комнаты в гостиную, решительный и взволнованный, вылетает Сергей, за ним Яна.

ЯНА. Сергей, ты куда?

СЕРГЕЙ (юродствуя). А куда это я? А? Туда? Или сюда? Куда? (Одевается, бегая из гостиной в прихожую, из прихожей в гостиную).

ЯНА. Не сходи с ума, Сергей!

СЕРГЕЙ. Яночка, ты моя, я бы остался, да… пива очень хочется… и опять же… по бабам… ну. Вот тАк! (Проводит рукой по горлу).

ЯНА. Серёжа-А! Но ведь папа прав… в конце концов… то, о чём ты говоришь, просто даже не современно, ну, не в духе времени. И слова какие-то подбираешь… как с луны, честное слово!

СЕРГЕЙ (вытаращив на неё глаза). Ах, не современно! Папа прав?! Да, не современно! А я знаю, для вас я – ископаемое. Но я вижу, кишками чувствую, как скоропостижно всё меняется, быстрее, чем труп в могиле, превращаясь в ничто! И самое страшное… что это ничто уже очень многим кажется нормой, а живое, с болью и нервами кажется чем-то инородным, не от мира сего. Да может, так оно и есть. Только я не хочу – не хочу, понимаешь? – туда, за вами! Пусть я буду с теми… кто и после своей смерти… живее всех живых (поднимает гильзу с пола и ставит её на стол).

ЯНА (с усмешкой). С Лениным, что ли?

СЕРГЕЙ. С Лениным? Нашла что ляпнуть! Ч т о живого в твоём Ленине? П а у з а. (Самому себе.) Сергий Радонежский… до сих пор по земле ходит… каждый год ему лопаточки меняют – стираются. (Замечает окровавленные бинты и бережно прибирает их в сторонку.) Для меня это и смысл!.. и надежда!.. и оправдание!.. Пусть я буду его! Современником, что мне мешает?! Пусть я буду современником доблестного адмирала Колчака! Чтобы на палубе непобедимой «Славы»

стоять с ним на коленях у иконы Божьей Матери и молиться. А не из кожи лезть, стараться угодить таким, как твой отец…

ЯНА. Вот отца прошу не трогать!

СЕРГЕЙ (не слушая). …и как все те, кто возомнил сейчас себя хозяевами этой твоей современности, лишь бы иметь честь, так сказать, дышать с ним одним воздухом! Я видел жизнь и видел смерть! Я знаю. Ведь, омертвелые, они не могут понять, что никто никуда не уходил. Все – здесь! Всё видят и слышат… и Витюша Барабаш… он тут, со мной рядом, понимаешь, всегда!

ЯНА (как будто сочувствуя). Да перестань, Серёж, чего завёлся?

СЕРГЕЙ. Никто никуда не уходил. А эти, прижизненные мертвецы, не стесняются – при целом сонме настоящих героев и выдающихся людей! -= не стесняются произносить вслух свои жалкие аргументы! Не стесняются и не боятся, потому что не слышат – не слышат! – в свой адрес их гомерический хохот на всю Вселенную! А ты… суёшь мне в нос эти заплесневелые тряпки, этот дешёвый антиквариат – вашу современность, с её нищими и бомжами, ворами и убийцами, кровавым золотом и бриллиантовыми проститутками. Как будто ничего другого… русская земля… и не… (они встречаются глазами, и он видит, как они пусты и безразличны, и начинает хохотать приговаривая: «Ну, скажи опять: «Папа прав! – Скажи!»

ЯНА. Ну, иди, иди, если хочешь.

СЕРГЕЙ (успокоившись). А ты? Ты! Чего хочешь?

ЯНА (вдохновенно, с ностальгией). Ну-у… в Италию хочу.

СЕРГЕЙ (обрывая разговор). А я пива хочу!

Уходит, хлопнув дверью.

ЯНА (преображаясь). Вот задница, всё настроение испортил. Понесло его, как рублёвый пакетик, выше крыши… тараторит, не пойми что. Лучше бы посмотрел, в чём жена ходит! Скоро из бутика, как кошку драную вышвырнут, переодеться не во что. Вышла б замуж за белобилетника (и предлагали), так нет же, романтики захотелось! Дура! (Задевает рукой вазу и чуть не роняет её.) Ваза эта ещё… салфеточки всякие… «господи ты боже мой», когда уже дойдёт! Ну, ничего, я приведу его к общему знаменателю… ничего…