). Ты уезжать собираешься?

ДОЧЬ. Я же и раньше тебе говорила, ты сказала – пожалуйста!

МАТЬ. С тех пор изменились обстоятельства.

ДОЧЬ. Для меня сейчас самое главное – образование. Мне кажется, чем человек лучше образован, тем больше он понимает в жизни, в самом себе… По неведению что угодно плохое можно сделать и не заметить даже…

Пауза. МАТЬ берет еще пучок крапивы, вскрикивает.

Да что ты мнешь эту крапиву, ты же во все банки разложила. Сейчас нужен кипяток.

МАТЬ (сквозь слезы). Семья разваливается… Ты уезжаешь, бабуленьки уже нет… Была бы она, ничего бы этого не было… Говорили – счастливая, образцовая пара. Мы на нее оглядывались, он бы ничего не позволил при ней, не то чтобы побоялся, а посчитался бы с ней, не захотел бы упасть в ее глазах… Год ее с нами нету, и вот результат… А ты уедешь, он вообще на свободе себя почувствует…

Вытирает слезы. Пауза.

Ты же сама анонимку из ящика доставала… Да, да, вот говорят – седина в голову, бес в ребро… Сейчас самый ответственный, переломный момент, а ты собралась уезжать.

Пауза.

ДОЧЬ (медленно). Ну да… получается, у меня будет еще брат или сестра…

МАТЬ (взрывается). До чего же ты бестолковая! При чем здесь это? (Пауза.) Наоборот, с одной стороны – все к лучшему. Он, то есть отец, сразу остыл, одумался. (Почти торжествующе.) Знаешь, что он мне сказал перед отъездом в Чебоксары? «Лучше тебя никто ничего не решит. Поступай, как находишь нужным», – вот что он мне сказал. «Я был бы счастлив, если б все уладилось» – понимаешь, что он хотел сказать? (Пауза. Осторожно, чтобы не ошпариться, заливает банки кипятком.) Если хочешь знать, он специально взял сейчас командировку. И я все уладила, пока его нету… мы с ней поговорили как женщина с женщиной, а что делать… Не сразу, но я ее уговорила…

ДОЧЬ. Мам, может, пусть он родится, этот ребенок?

МАТЬ. Об отце ты не хочешь подумать? Я же это не для себя. Он на виду, на такой должности. Даже если бы он захотел, он не может развестись. Он и не хочет, уверяю тебя! Мы много лет вместе, и в главном это неизменно, будь спокойна!

ДОЧЬ. Все равно… я бы… на твоем месте я бы не стала… (Запинается.)

МАТЬ. На моем месте! На моем месте! Да что ты в этом понимаешь? Ты бренчишь на своем пианино, и мальчик – он тебе нравится – танцует под эту музыку с другой! И это моя дочь!

ДОЧЬ (кричит). Он мне не нравится!

МАТЬ. Что ты так смотришь? Тебе восемнадцать лет, я в этом возрасте в первый раз вышла замуж… Я знаю, что такое любовь, и что такое настоящая любовь – тоже знаю! Ее надо отстаивать, и я буду отстаивать! Я всякое испытала… А ты… Разные мы с тобой совсем…

Пауза.

Ты думаешь, мне легко? Но я держусь, кстати, ради вас с Аллочкой… Вот он приедет из Чебоксар, нужно, чтобы его встретил незыблемый семейный уклад… Чтобы варенье варилось, как всегда. И я вот думаю – ты могла бы, с твоей золотой медалью, поступить в наш педагогический… Пусть он небольшой, он в дальнейшем будет расширяться…

ДОЧЬ. Мамочка, мамочка, бедная мамочка…

МАТЬ (глядит на нее пристально). Что с тобой?

ДОЧЬ. Мне хочется тебя обнять…

МАТЬ. Ну и хорошо… (Небольшая пауза.) Послушай, Света… Впрочем, если тебе лучше уехать в крупный город… Так делай как тебе нужно…

ДОЧЬ. Я так люблю тебя, мамочка… Ты как будто мне ближе стала, я всегда тебя люблю, только не решаюсь об этом сказать, поцеловать тебя…

В кладовке.

ДОЧЬ (вертит в руках еще одну банку). Райские яблочки, год тысяча девятьсот шестьдесят седьмой… Тоже выбросить, никуда не годится…

Коридор освещается. Всюду порядок, чистота. Книги на стеллажах расставлены аккуратно, согласно заведенному порядку. Входная дверь открывается, появляется ДОЧЬ – на плече рюкзак, одета она в фуфайку и штаны, не какие-нибудь там джинсы, а брюки, бесхитростные и мешковатые, совершенно к ней не идущие. Поет неумело и старательно.