Ветерка не было. Была сухая, как в сауне, жара, камни, пахнущие камнями, и прекрасный вид на каньон, где ему не жить никогда. Он усмехнулся. Молчишь? Ну, а чего ожидать рациональному филологическому уму в этой земле? По большому счету, что у него есть? Да все, что надо. Служение, придающее смысл и дающее кусок хлеба. Детские лагеря, которые он делает, делает каждый год, видя, как дети приезжают одни, а уезжают – другие. Семья, которой уже тридцать лет. Тридцать лет, Карл! Трое уже выросли, одна почти на выданье, жена, которая терпит его столько времени. А задумаешься – устал он. Устал сидеть в приходах, говоря проповеди одинаковым прихожанам, разбирая их одинаковые нужды, устал от лагерей и от детей и даже, страшно сказать, устал от семьи, в которой за последние лет пять, а может, и десять, все выветрилось, выдохлось, как газ из шампанского, а то, что осталось – что? Долг и привычка?

Он сильно потер лицо рукой, до боли в обгоревшем носу. Встал. «Сеанс психотерапии закончен, святой отец. Психотерапевт не пришел…» Сделав несколько снимков ущелья, он начал спускаться к воротам.

…Внутри, в самой лавре было прохладно от тени близкорасположенных стен. Их провели по территории, показали вход в монастырскую костницу, где всех монахов укладывали по смерти на лавки, рассказали, как латиняне в 1965 году вернули мощи святого Саввы и после этого финиковое дерево, то, что лечит от бесплодия, вновь расцвело, дало ростки со старого корня. Они слушали русского монаха, приехавшего сюда откуда-то из-под Рязани и соскучившегося, видимо, по беседе на родном русском, потом набрали воды из святого источника, открыв краник, попрощались со словоохотливым сородичем, который их охотно благословил в путь, и вышли вновь в жару. Монаху он ничего не сказал о себе, хотел было, но смолчал, подумал: «Зачем?»

Богомила все в той же тени и на той же лавочке общалась с молодым румыном, который поблескивал на нее маслянистым глазом и старательно отвечал на ее вопросы на школьном английском. Регина уже извелась под деревцами, вертя в руках яркий красный шлем, и очень обрадовалась их возвращению: «Ну, наконец-то! Давайте уже поедем, сколько можно отдыхать? Оставляем Богомилку тут, она, похоже, уже присмотрела себе партию, и едем!» Богомила лениво усмехнулась, потянулась картинно, демонстрируя всю свою фигуру, ласково проворковала: «Завидуете, Регина Петровна?» – «Та чему тут завидовать, тьфу! Нашла мужика, тоже мне. Субтильный, як… мой велосипед. Прости Тошик… – она погладила раму своего яркого велосипеда, перекинула ногу. – Едем?»

Пустыня обрушилась на них жарой, к которой они почти привыкли, и плохой дорогой, от которой они уже отвыкли. Каменистая грунтовка сначала вела их вдоль каньона, иногда опасно прижимаясь к его краю, потом спустилась вниз, к мостику через Кедрон, и он понял, почему они набирали воду в монастыре – река была забита мусором: корягами, тряпками, пластиковыми бутылками… От всего этого еще и ужасно воняло, и они поспешили проскочить это место поскорее.

Уходя вверх, в холмы, дорога становилась все хуже – промоины, то по центру, то сбоку, камни, крутой угол подъема… Алексей скрылся наверху, Регина на легком велосипеде тоже ушла вперед, он, закусив губу, толкал свой тяжелый велосипед в гору и уже не думал о голосах и предназначении. В голове билась только одна мысль – подняться и отдохнуть. Потом пришла вторая – он не шел замыкающим. Как там Богомила? Обернулся, но поворот дороги не давал ему ничего увидеть. Ладно. Сейчас – вверх, вон перевал, уже совсем недалеко. Там он оставит велосипед и спустится.