Рассказ

Недавно Иван Михайлович Иванов узнал, что, оказывается, есть Международный День Счастья, учреждённый Организацией Объединённых Наций. А сегодня, во время обеда, он случайно услышал по радио, что «…мы не хомяки: поел, поспал – и лопух на могиле…»

«Нет, ребята, мы хуже хомяков, – подумал Иванов, не соглашаясь с радио. – Основное отличие лишь в том, что хомяки не знают, что они хомяки, а мы знаем… Если было бы иначе, то планета Земля, как доказывает наука, была бы без нас совсем другой, по крайней мере, красивей и чище… А будущее Земли – это необитаемый Марс, где яблони цветут только в песнях, а в натуре там нет даже лопухов… Такое будущее приближают не хомяки и прочие животные, а, к сожалению, многочисленные хомосапиенс, которых больше семи миллиардов…»

Иванов был уже пожилым человеком, поэтому смысл жизни не искал, как бывало в молодости… Ещё он точно знал, что смысл жизни – это найти в ней счастье, а оно, как полагают некоторые двуногие особи из хомосапиенс, не такое уж эфемерное – у него есть устойчивые стереотипы и материальные атрибуты. И в голове Иванова уже сформировались достаточно прочные, почти непоколебимые стереотипы сознания, однако ему, как обычному человеку, явно не хватало в этой жизни многих реальных и осязаемых атрибутов, поэтому счастливчиком он себя не считал, но и не слишком печалился по этому поводу.

…В это время по радиоточке какой-то бодрячок начал весёлым и задорным голосом беседу про смертность, про инсульт, ишемическую болезнь сердца и тому подобное. Иванов не любил такие передачи, поэтому почти нежным движением пальцев своей руки заткнул говорливого бодрячка в своём информационном пространстве, а после обеда решил заполнить его всезнайкой-интернетом. Из него, среди прочего, он вскоре узнал печальную новость о том, что в Брянской области четырёхлетний малыш утонул в ванне, а вот в Москве шестилетний ребёнок выжил после падения с шестнадцатого этажа…

– Бедным провинциалам не везёт изначально, а юному москвичу счастье обломилось дважды, – тоскливо комментировал Иванов. – Первый раз, когда младенец родился в столице, а второй, когда он выжил после падения.

«Реально лишь рождение и смерть, а всё остальное – это только наше эго и его фантазии со всякими иллюзиями, – сурово рассуждал Иванов. – У хомяков этого нет, поэтому… поэтому они счастливые».

Но быть счастливым хомяком Иванов не желал, продолжая размышлять о человеческом счастье. «Своё счастье мы фантазируем, ублажая собственное эго, – усмехался он, – а затем добиваемся его любыми путями, как хотим и как можем… Отсюда многие люди живут в дисгармонии друг с другом, с окружающим миром и виноваты в этом только сами!»

– Слишком муторно… много философии, – самокритично оценил вслух свои мысли Иванов и решил чем-нибудь себя развеселить. Он представил, что впал в летаргический сон, как герой одной новеллы, но проспал гораздо больше его, около четверти века, и недавно пробудился от спячки.

…Вчера, утром, он проснулся, включил трёхпрограммник и убедился – работает, затем послушал радио и, ужаснувшись, решил на улицу пока не выходить. «Надо обрасти информацией, а уж потом, можно, – осторожничал Иванов. – Жрать есть что: сухари „Столичные“ и консервы „Завтрак туриста“, слава Богу, уцелели и вроде бы съедобны».

Телевизор работал, но сигнал от коллективной антенны, похоже, отсутствовал. От комнатной антенны Иванов настроил прилично лишь несколько каналов и начал увлечённо смотреть всё подряд. «И чему здесь только не учат: как печь пирожки и как… как научиться любить – полный дурдом! – резюмировал он к полудню после трёх часов просмотра. – Союз нерушимый, как я понял, рухнул. Но к этому всё шло, недаром народ шутил, мол, эта перестройка закончится перестрелкой… Украина, видимо, бунтует, в каком-то городишке за день уже шесть трупов… От РСФСР осталась только РФ».