кто вынырнет, запомнит разноцветный порох
восточных специй, ждущих искровых
велений дерева, что трётся
о дерево в ближайшем сквере;
добычей дыма занят мелкий молодняк,
у стен базарных шелестя лениво.
*
Повисло видимое, словно
прозрачного дождя полуслепая капля —
на ветках, чьё взрастание постичь
легко, когда следишь ветвленье чувств
до самого ствола упорной вертикали:
и как сказать пришедшему отряду
ваш враг распался на частицы –
их восприятье стало дульным,
тоннельной жизнью пули
исчерпанным, но всё же их забота —
с шинелей стряхивать округу,
иначе сырость пробирает до костей.
Покуда в травах сок живёт,
они огню едва ль доступны.
*
Заморский отсвет на штыках играет,
ныряет вглубь металла, ищет жемчугá
такого нетерпения, каким не станут
знамёна, в шорохе прилива
нашедшие собратьев звуковых:
километровой очередью мёрзнет
толпа, пришедшая к святым мощам,
исторгнувшим всю сырость: в этой
победе дегидрации над плотью
не видит пользы караульный вдох,
созревший прежде безымянных ягод;
слюны восславив клейкость на краю
бумаги свёрнутой в горчащий свиток,
приходит время.
*
Какой-то свет примешан к поклоненью:
не состязаться – значит, отделить
себя от примесей, стремящихся заполнить
объём движения телесного, и даже
у праха есть субстрат, легко определимый
как совокупность мыслимых лучей;
подковырнув историю киркой,
легко узнать, вдыхая древность песен:
любая вещь – спасает.
*
Раскопки лязгают лопатной
душой своей призы́вной, коллективной,
но отстают от графика, намеченного книжным
сближеньем шороха с боготворимой пылью,
от предков перешедшей по воде
небесной, пролагающей маршруты
от слова к слову, от любви к любви.
*
Откапывая вековые амбразуры,
бетонные пустоты вызволять,
вручая камни омовенью самому —
владыке среди действий;
сдувать песчинки с памятных глубин —
в дыханье веря, словно в подношенье,
не ждать награды, зная: ожиданье
есть лучший приз для всех, кто не щадит
себя в подземной гонке углублений.
Отсутствие, как прежде, спасено
от сырости и темени грунтовой.
*
В пейзаже гладкоствольном – склонность
остаться в прошлом: небольшая дальность
стрельбы и точность небольшая —
помогут сделать выбор в пользу речевых
твердейших оборотов: свет мишенный
отрикошетить в силах, поразив
стрелкá и всех, кто рядом.
*
Поглубже в рану запустив лучи,
извлечь кусок земли, расплющенной о сердце:
как славно, что не разбрелись
по телу тёмные частицы грунта,
не затерялись в сжиженной толпе
яснейшей атмосферы звёздной, что слывёт
бессмертной кровью.
*
«Ожившие отломленные дульца»
про земляных червей сказавший это —
калибром неба, в принципе, доволен,
его поверхностью блестящей, нарезной:
резьба, ты – следствие спиральных восхождений,
словесных: твёрдостью алмазной славясь,
любой оставят метчик позади,
но лучше говорить о пулях земляных,
а не о кольчатом плевке подземном.
*
«Оживший» – значит:
отломленный от смерти,
ползёт на свет – и что там есть ещё.
Но важно место прикрепления былого,
неявный стык (его назвать бы словом «я») —
он выдал слабину
заместо верного ответа;
кто отвечать привык
на эту силу – видно, ошибется.
*
Не знает лапа правая о том,
что левая ступает по людскому сердцу:
кто согласует крылья с тишиной,
прорвавшейся сквозь небо – станет
свободу означать, воздетую на луч;
колоннам марширующим вручили
критерий, да и он вспорхнул,
воссел на золотящейся ограде.
*
Есть птица светлая, есть тёмная: среди
подробной совести, рассыпанной в пейзаже,
скрипящей под ногами – жить частицам
всё большей белизны, опровергавшей
снегá людского песнопенья.
*
У синевы внутри сироп течёт
заместо крови: нечем больше объяснять,
зачем стремятся трогать существа —
лазурь ночными языками,
не ждущими рассвета и других