«Лесовик» поручил двум младшим хозяевам дома заняться воспитанием найденыша, а сам все чаще отлучался из дома – в город неподалеку. Что за дела там у него были, кажется, и домашним знать не полагалось.

Двое эти являлись то ли сыновьями Сэнхэ, то ли какими-то младшими родственниками. Похожие, только глаза у одного обычные, а у другого навыкате. Старика слушались беспрекословно. Сам старик больше не обращал на Йири никакого внимания, кроме моментов, когда давал ему уроки – учил, как стоит держаться в приличных домах. А при виде тех двоих мальчишка чувствовал себя совершенно беспомощным, и в груди холодело. Они прекрасно владели искусством наказывать, и делали это за малейший просчет – даже там, где, казалось, все было исполнено безупречно. Тем более тогда, когда он не выдерживал и говорил что-то такое, о чем сам после жалел.

Его язык нельзя было назвать острым – Йири никогда не был насмешником. Но сказанное им задевало этих людей за живое. А еще больше их раздражало, как он смотрел. Из-под ресниц, но упрямо.

А ночами он метался во сне. Однажды приснилась река, заросшая острым узким тростником. Лодочка – плоскодонка. Он – в ней, неподалеку от берега. На берегу – вся его семья. Тетка всхлипывает, куда деть руки, не знает, дядя стоит, отвернувшись. Брат и сестренки… А лодочку уносит от берега вниз по течению.

Вдруг младшая сестренка вскрикнула, от матери отскочила, побежала следом по берегу. Йири упал на одно колено, руку ей протянул. Почти соприкоснулись ладони. Но потом отвернулся он – и больше сестру не видел. Река понесла его.

И тогда Йири не выдержал. Зимой, вблизи Эйке, он взял неприкосновенное. И сейчас решился поступить не так, как учили – но так, как считал единственно возможным. Следующей ночью, прошептав молитву Иями, отодвинул тяжелую незапертую дверь, змейкой скользнул за окно. Лес казался ближе, чем был. Круглые стебли тысячелистника, высокие, жесткие, мешали бежать, отбрасывали резкие тени, делая поле похожим на гигантскую черную паутину.

А потом из этой паутины выступила фигура, опрокинула наземь, чуть не сломав ему запястье, подхватила и унесла. Кто из двоих это был – Йири не понял. Теперь мало что имело значение.

…Крошечная ступенька, руки сильно растянуты в стороны, – их держат ремни. Стоять очень трудно, все мышцы, особенно руки, сводит боль, и нельзя издать ни звука – тогда наказание продлят…

Один раз он не удержался на ступеньке, повис. На его крики пришли не сразу. Потом старик дал младшим серьезный нагоняй за такую небрежность – мальчишка повредил плечо и, сложись все немного иначе, мог остаться калекой.

Понемногу он привыкал к боли и беззащитности, начиная воспринимать их как должное. Конечно, закон не одобрил бы действий Сэнхэ и этих двоих, но где был этот закон?

С ночи, когда его вернули в дом, Йири понял, что так распорядилась судьба. И воля оставила его – теперь мальчишку несла река. Говорить он почти перестал. От него требовали не просто покорности – слуги должны улыбкой встречать приказ. Уголок рта не мог дрогнуть без позволения. И он понемногу учился этому. Он уже мог понимать порывы собственного лица и тела и гасить их, заставляя себя быть тем, кем его видеть хотели. Но он все еще пытался сделать из своего умения маску, которая прячет все, что внутри. Но потом маска разбилась.

…В это утро он еле двигался, после того, как ночью несколько часов снова провел на ступеньке. Почему-то именно ему приказали прислуживать за завтраком. Мыслей не было – в голове мешались какие-то обрывки картинок и слов. Сначала он несколько раз оступился, и в довершение большая узорчатая миска выскользнула из рук и раскололась на несколько черепков. Йири опустился на колени и замер, не смея поднять глаза. Горло пересохло. Он даже дышать не мог. Тем более умолять о прощении, которого – он знал – не может, не должно быть.