Надя села на пол и, по-турецки скрестив ноги, ласково провела кончиком пальца по маленькому, ещё не оперившемуся крылышку птенца, с любовью приговаривая:

– Махонький, до чего же махонький!

Большеглазый птенец требовательно раскрыл серый клюв и запищал. Его братья, точно такие же голые и беззащитные, вторили ему. Надя ловко подхватила ползущую по оконному стеклу зелёную гусеницу, и сунула в первый же раскрытый клюв. Остальные голубята раскричались ещё громче, и Надя хихикнула. Птенцы забавляли её.

В дверь чердака забарабанили. Надя, задумавшись на секунду, недовольно отмахнулась, и повернулась обратно к птенцам:

– Скоро вернётся ваша мама и доделает гнёздышко. И покормит заодно. Вот, ещё одну гусеничку – и хватит! – Она двумя пальцами сжала извивающееся туловище гусеницы и положила в гнездо. – Вы же мои хорошие!

Натужно скрипнули старые ржавые петли, и дверь распахнулась. В помещение вихрем ворвались ароматы еды, готовящейся в квартирах: где-то варили борщ, жарили картошку, пекли пироги… Должно быть, последние – с шестого этажа. Так могла пахнуть только выпечка бабушки Дины. И только в один день.

Надя разом вскочила на ноги и, сжав кулачки, рассерженно крикнула:

– Я не разрешала входить!

В дверном проёме показалась худенькая девочка, укрытая с головой большой вязанной шалью чёрного цвета. Сложив руки на груди, девочка подметила:

– А я и не вхожу. Видишь, – кивком головы она указала на порог, – не переступила. Бабушка Дина давно зовёт тебя, а ты не слышишь, вот и попросила меня забежать. Время чаепития.

– Я не хочу чаю, – упрямо отозвалась Надя, стараясь скрыть урчание желудка. – Поля, уходи. У меня птенцы одни!

– Никуда не денутся твои птенцы, – насмешливо фыркнула Поля. – Даже улететь пока – и то не смогут.

– Посмотрела бы я, как ты заговорила, если б это были котята!

– Котята бы тем более не улетели, – хихикнула девочка в шали и поманила Надю согнутым указательным пальцем. – Ну пойдём, Надька, бабушка обещала сегодня показать фотоальбом! Тот самый, помнишь, в белой обложке и с розами! Мы же только начало его посмотрели. Потом опять целый год ждать.

Поколебавшись, Надя обречённо вздохнула и, спешно вытерев руки о жёсткий серый фартук, кивнула Поле:

– Ладно, иду. Скажи бабушке Дине, что прикрою только окно, и сразу спущусь.

Поля с недоверием покосилась на небольшую щель между ставнями, через которую в помещение проникал терпкий весенний воздух, и приподняла брови:

– Долго его прикрывать, там же щель с палец толщиной. Хочешь, помогу?

– Хочу. Уйти и закрой дверь – этим ты мне больше всего поможешь!

– Грубая ты, Надька, – вздохнула Поля. – Над всеми возвышаешься, но ничего не видишь. А говорят, чем ближе к солнцу – тем добрее. Врут, видимо.

Поля поплотнее укуталась в шаль и, аккуратно прикрыв дверь, ушла.

– Зато в подвале твоём сплошь добро и счастье, – буркнула Надя, подходя к окну. – Сидишь под полом и радуешься сырости, плесени и бесконечной ругани соседей.

Оглянувшись, Надя удостоверилась, что никого на чердаке больше нет и, ловко просунув руку под узенький подоконник, выудила пожелтевшую от старости тетрадь. На яркой обложке, украшенной вырезанными из газет фигурками птиц, угловатым почерком была выведена жирная надпись: «Секреты хозяйки чердака», а чуть ниже виднелась приписка поменьше: «Принадлежит Наде, не трогать!».

Девочка пролистнула до чистой страницы и, достав из кармана фартука огрызок карандаша, проставила на первой строчке дату, а затем, снова посмотрев на птенцов, расписала повадки каждого парой-другой фраз. Собираясь уже закрывать тетрадь, она вспомнила о чём-то и, немного поколебавшись, быстро дописала: «Поля снова лезет без спроса. Войти без разрешения не может, но жутко раздражает своими попытками! Нужно порог цедрой намазать. Пусть каждого, кто без спроса приходит, пятнами покроет!».